Единственный крест

Глава тридцатая.
Что у нас за душой?

Ночной поезд с каждой минутой приближал Сидорина к родным местам. Большинство людей в вагоне уже видели сны, Асинкрит же все продолжал ворочаться на своей верхней полке. И виной тому даже были не три разновозрастных мужика, решивших скооперироваться и допивавшие не то вторую, не то третью бутылку водки. С каждой минутой их разговор становился все громче и громче. Сидорин вспоминал свою встречу со старым священником. Недавняя радость от общения с отцом Николаем сменилась какой-то раздражительностью.
Да, старик был из породы странных. Но те, другие странные, с которыми успел познакомиться Сидорин, кто они были? Прекрасными людьми, умудрявшимися «плыть против течения», и в то же время сохранившими уважение окружавшего их общества. Вышедший на покой отец Николай мог бы спокойно пожинать на старости лет плоды своих прежних трудов. А стоило бы ему два-три раза продемонстрировать, словно фокуснику в цирке, свои чудеса, и молва, подобно скорости света побежала бы по стране. И вот он жил бы в своем старом, как и он сам, домике, в окружении верных почитателей, принимал бы посетителей. Но пока земляки священника колесили по России в поисках «настоящего старца», рядом с ними ходил, окруженный стаей бродячих собак, которых отец Николай подкармливал, человек, который… Который… Сидорин снова вздохнул. Легко читать о юродивых в книгах. Трудно принять от живого юродивого истину. Легко сказать: отбрось логику, легко ко всем обращаться: «добрая душа». Нет, наверное, не легко. Вот к тому важному мужику, уже час разглагольствовающему перед молодыми собутыльниками, он, Асинкрит, при всем желании так обращаться не может. Более того, очень хочется, посмотрев ему в глаза, сказать: «Твою мать, час ночи! Вы дадите людям спать?» Наверное, то же самое, хотели бы сказать и другие люди в соседних купе, но они, как и Сидорин молчали. Но не тяжелей ли каждый день чувствовать на себе косые или насмешливые взгляды — «спятил дед» — и относиться к людям так добросердечно и по-детски доверчиво? Не проще ли — быть хорошим гражданином, мужем, отцом и, может быть, даже ходить и ставить свечки в церковь, а потом с чувством полного превосходства бросить вслед старику, отчего-то любящего ходить меж кладбищенских оград: «Рясы постыдись, дедушка. Неужели всю совесть пропил? И Бога, наверное, не боишься?» Лиза рассказывала, что многие окрестные жители думали, будто отец Николай ходит от могилы к могиле исключительно для того, чтобы найти и выпить водку, которую оставляли люди, поминавшие родственников. Впрочем, их, осуждающих можно понять. Как относиться к священнику, пусть даже бывшему, который не без удовольствия готов почитать неведомо чьи стишки:
Бывало встанешь утречком,
Поклонишься Творцу,
И снова тянет к рюмочке,
И снова — к огурцу.

Зачем отец Николай провоцировал их, сытых и довольных? Может, словно Диоген, искал с фонарем среди белого дня Человека? Способного не судить, способного прощать и любить?