Единственный шанс

Стремительную, туго перепоясанную широким командирским ремнем фигуру Земкова, ворвавшегося в здание одним из первых, можно было увидеть то там, то здесь. Дубинин не просто уважал лейтенанта. Он преклонялся перед ним. У Земкова был богатый фронтовой опыт. Он имел ранение, несколько боевых наград. Побывал во многих сражениях и на севере, и в центре, а теперь вот попал на 4-й Украинский фронт в бригаду морской пехоты, хотя был человеком сугубо сухопутным.

– Давай пулемет сюда, Соценко! – крикнул Земков нетерпеливо. – Да поживее поворачивайся!

Взводный поторапливал солдата не зря. Высоченный, квадратный Соценко проворством не отличался. Он и ходил неторопливо, и высказывался не спеша, что вовсе не означало, что солдат ленив, как казалось некоторым. Дубинин знал: Сашка Соценко трудяга. Просто, прежде чем что-либо сделать, он должен основательно подумать. Зато уж взявшись за дело, выполнит его честно и основательно. Его надежность очень импонировала Ивану. Он готов был с Сашкой идти в разведку, знал: не подведет.

Неуклюже вскидывая ноги, Стоценко тяжело протопал по лестнице, изловчившись, пристроился с ручным пулеметом в проеме перекрытия, отделявшего второй этаж. «Дегтярев» в его крупных руках казался маленьким, однако заговорил в «полный голос». Не снимая пальца со спускового крючка, Сашка выпалил весь диск. И на втором этаже все смолкло.

– Тихо, як на кладбище! – прогудел он довольно. – Айда, хлопцы, доверху!

– Ты где ж это пулемет раздобыл, Сашко? – удивился Дубинин.

– Подобрал по пути. Ребята, шо его держали, уси, як один, полегли. А такой гарной машине не гоже без дела оставатись. Ты шо, никак недоволен?

Дубинин устало присел рядом с Сашкой на корточки.

– Скажешь тоже: недоволен. В ножки готов тебе поклониться. Ты, может, десятку ребят жизнь спас. Хороший пулеметчик из тебя получился…

Бой постепенно затихал. Где-то справа еще раздавались выстрелы. Но и они потрескивали все реже и реже. А перед ними была тишина. Ясно было одно: немцев выбили из ближайших строений. Бригада почти в полном составе вышла к Северной бухте. Над морем догорал багряный закат, окрасив волны в ярко-красный цвет. Постепенно яркость их блекла, как бы иссякнув, и на подрагивающей водяной глади бухты, словно отблески бушующей на земле войны, оставались лишь ржавые разводья. С щемящим чувством утраты прошедшего огневого дня Дубинин наблюдал, как они медленно стекали за горизонт. В голове лениво клубились давние воспоминания. И горечь понесенных утрат теснила сердце…

Летом сорок первого, чтобы не оставаться под быстро наступающими немцами, они уходили на восток в такой же пылающий над украинской степью огненно-багряный закат. Иван нес на руках Любочку, свою младшую дочку. На спине тащил узел с детской одеждой. Шагавшая рядом жена Аня, обвешанная котомками, держала за руку Кольку, спотыкавшегося от усталости. Но младшой не жаловался, хотя частенько чуть ли не падал. Он только плотнее прижимался к матери и со страхом всматривался в полыхающие вдали пожарища. От этих взглядов у Ивана сжималось сердце.

Поначалу никто из уходящих на восток не знал, что впереди немцы. Они были уже отрезаны от своих. И им еще долго придется скитаться по тылам врага, прежде чем выйдут из кольца окружения. У Дубинина было лишь одно желание: поскорее выбраться из этой паршивой ситуации, как-то пристроить семью – и на фронт. Он – бывалый солдат. Срочную отслужил на Дальнем Востоке, причем неплохо. Сам командующий Особой Краснознаменной вручил ему в Хабаровске при увольнении грамоту за меткую стрельбу на армейских соревнованиях. Это уж потом, в тридцать восьмом, поехал он с семьей в Донбасс. Рассчитывал заработать немного деньжат детишкам на одежку да на поправку хозяйства и вернуться на родную Орловщину. Так и Аленушке обещал. А она смеялась еще: скоро, мол, сказка сказывается… По ее и вышло. До самой войны в Донбассе прожили. Уходили оттуда уже под бомбежками…

Дубинин так задумался, погруженный в воспоминания, что вздрогнул, когда его окликнул Висовин. Тот подсел рядом, обнял за плечи и спросил:

– Что зажурился, братишка?

– Радоваться вроде нечему.

– Ну, как же? Фрица все-таки долбанули. Разве це не повод? Я в нашей армейской газетке читал: немцам, чтобы захватить Севастополь, понадобилось двести пятьдесят суток. А мы за два дня почти все возвернули. Да я, ежели хочешь, хоть сейчас «Яблочко» врежу!

– Рано, Костя, – отмахнулся Дубинин, морщась.

Моряк затих. Знал, о чем печалится друг. Семья его в эвакуации бедствует. Да и вестей от нее давненько нет.

– Зюйд-вест подымается, – сменил он тему разговора. – К ночи закрутит так, что гарь сдует. Дышать станет легче.

– Хлипкий ветерок. Такой мразь не сдует.

– Ветерок! – фыркнул Висовин. – Много ты в этом понимаешь, Иван. Зря тебя в морскую пехоту определили.

– Ты, часом, не перепутал? Это тебя в пехоту шуранули.

– Пусть так, – согласился Костя. – Раз для дела потребовалось, я не возражаю. Но все равно мечта в сердце, как заноза, все равно во флот вернусь. Ты даже не представляешь, как охота под парусами походить.