Единственный (СИ)

Я впиваюсь в ее настороженное лицо взглядом, не спеша отвечать на это щедрое предложение. Ощущение такое, будто меня поставили раком и, если сейчас уступлю, я из этой позы уже не выберусь.

Блядь.

Смотрю на нее в упор. Она изучает пол, поджав губы. Эта обоюдная тишина просто трещит, твою мать.

Мои извинения?

Я в них вообще не специалист, тем более когда уступить — значит признать свою неправоту. В тот день на заправке я наорал на нее, потому что от страха чуть не обделался. Она это заслужила.

Вариантов у меня не так много: уступить или нет.

Черт. Это сложно.

Я выбираю первое, потому что во второй раз за этот вечер решаю не проверять наши отношения на прочность. Наступив себе на глотку, выпрямляюсь и говорю:

— Принято.

Ее глаза становятся шире, будто сама не верит, что все так просто. Это замешательство доставляет удовольствие. Я просто гребаная коробка с сюрпризами, не иначе. И сам удивлен тому, каким гладким могу быть, но суть в том, что я не хочу конфликтов. Не хочу ходить по краю. Я хочу целовать, трахать и касаться. Все это, умноженное на три и прокрученное туда-обратно раз десять.

— Извини за то, что накричал, — продолжаю. — Это было грубо.

Яна порывается что-то сказать. Раз, второй, но все же решает этого не делать. Пару секунд комкает пальцами салфетку, затем выдавливает:

— Принято.

Если извинения нужны для того, чтобы разрядить ситуацию, то у нас это херово выходит. Тот день — как пузырь, из которого постоянно подтекает, и меня это бесит.

Оторвав от пиццы кусок, молча жую. Мой аппетит разбужен, так что успеваю прикончить половину к тому времени, когда готов снова на Яну посмотреть. Она наблюдает, теребя шнурок на своем топе, и дистанция между нами неимоверно достала.

— Закончила? — киваю на стол.

— Да…

— Тогда пошли, — встаю, отряхнув руки.

Ее взгляд взмывает вверх, карие глаза неотрывно следят за моим лицом.

— Куда? — спрашивает неуверенно.

— За извинениями, — протягиваю ей руку.

Она вскакивает со стула и забирает из вазы букет, после этого вкладывает свою ладонь в мою. Эта молниеносная реакция уже достижение. Я сжимаю ее пальцы, пока идем на улицу.

Вход в парк на другой стороне дороги подсвечен по-королевски, и людей даже в это время полно — они пачками заходят и выходят. Не был в нем лет десять, а то и больше. Веду Яну туда. Наши ладони от плотного контакта в вечерней жаре потеют, но руку своей девушки я не выпускаю. Меня не смущает, а ее… хрен знает…

Вечерняя иллюминация — сто из ста. Осматриваясь, пытаюсь сориентироваться: за десять лет все сильно изменилось и аттракционов раз в пятьсот больше, но тир я вижу сразу.

Призы — плюшевые медведи разных размеров.

— За этого сколько? — киваю на самого здоровенного.

Думаю, он потянет на извинения, которые я должен был принести еще семь лет назад.

— Винтовка десятизарядная. Десять выстрелов, один промах… — объясняет мужик, пока изучаю предложенную мне винтовку. — Ваше поле желтое. Кубик нужно сбить. Мужчинам стрелять стоя, девушкам можно с опорой…

Яна топчется на месте, прижимая к себе букет, но в ее глазах я вижу азарт, и, мне кажется, будто конкретно сейчас из ее головы все посторонние мысли выдуло. Все, кроме меня.

От этого внутри немного полощет.

Заняв стойку, делаю медленный выдох и прицеливаюсь. Расстояние детское, да и винтовка тоже. Но один промах — это рискованно.

— Попал, — слышу тихий писк за спиной.

Улыбаюсь, сбрасывая с плеч напряжение.

— Попал…

Кубики отлетают один за одним. Я промахиваюсь на пятом выстреле и шкурой чувствую наэлектризованный от волнения воздух за спиной.

— Еще два… — щекочет поджилки голос Яны.

Два кубика слетают со стенда, и за спиной раздается радостный крик.

Обернувшись, вижу сияющее улыбкой лицо и сам улыбаюсь, как придурок. Кладу винтовку, потряхиваю затекшей рукой, и в этот раз первый шаг Яна делает сама. Мнется секунду, глядя в мои глаза, в следующую — с разбега оказывается в моих руках, повисая на шее.

— Ты выиграл! Ура! Ура! — скандирует со смехом.

Обернувшись вокруг своей оси, кручу так, что роняет на асфальт букет. Ее ноги отрываются от земли, один сланец слетает.

— Артур!

Мое имя она произносит вслух впервые, и меня торкает достаточно сильно, чтобы надавить на ее губы своими.

Глава 37

Яна

— Яна, — собственное имя долетает до меня как через вату.

Вскинув голову, я отдираю взгляд от кружки с чаем и перевожу его на маму, потерянно хлопая глазами. Стоя у плиты, она смотрит на меня удивленно, и я не сразу понимаю почему.

— Ты что, еще спишь? — улыбается.

Отличный вопрос!

— Яичницу или кашу? — спрашивает. — Чем завтракать будешь?

Мой желудок совершенно пуст, в нем будто носятся сквозняки, но при мысли о еде он только сжимается. Вряд ли примет хоть что-то. Яичницу или кашу…

У меня нет аппетита. Я ничего не хочу. Ни есть, ни пить. В голове сквозняки не меньшие, поэтому с ответом я торможу.

— Я… потом поем…

Голос похож на лепет, и мне застонать хочется. Вот ведь черт!

— Потом? — удивляется мама. — Когда потом? Ты во сколько домой вернулась? Я не слышала, как ты пришла…

— Мам, — встаю из-за стола. — Давай я лучше бабуле еду отнесу. Пойду переоденусь…