Единственный свидетель - Бог: повести

Я вернулся в свой номер, отослал филеров в управление, умылся и постарался трезво обдумать свою роль в новой ситуации. Но обычное хладнокровие не возвращалось. Вся моя ненависть нацелилась на беглого боевика. Я чувствовал, что если он уйдет, то мне не будет покоя. Всегда будет всплывать в памяти этот день, холодный взгляд Скарги, дуло пистолета, мой послушный язык, бесформенная душа, униженная честь, поставленная под угрозу карьера. Он заставил меня пережить животный страх, запомнил мои слова, и поэтому на мне лежала обязанность с ним расквитаться. Я решил застрелить Скаргу.

3 Скарга

Скарга выбросил ключи в урну, вышел на улицу и направился в сторону Соборной площади. Как он и ожидал, двое филеров, дежуривших у подъезда, потянулись следом. Скарга решил избавиться от них в костеле, используя незатейливый, но надежный прием. Этот прием они придумали с Антоном. Партиец, за которым идет слежка, вправе рассматривать костел как архитектурное сооружение, предназначенное для отрыва от полицейских агентов. Такое качество костелу придают несколько дверей: главная, через которую входишь внутрь вместе с верующими, и дверь сакристии, из которой выходит к алтарю ксендз. В сакристии есть дверь на улицу. Обе они во время службы открыты. Внешняя дверь сакристии выходит в маленький дворик, из дворика можно выйти на Койдановскую[58] улицу, подворотня на противоположной стороне позволяет затеряться в хаосе из флигельков, сараев, будок и выгребных ям, занявших откос между Койдановской и Немигой. Но у костела толпился народ, а при большом скоплении верующих рывок через алтарь может привести к неудаче. Скарга решил изменить маршрут. К тому же смоленский жандарм уже вполне мог воспрянуть духом, распорядиться через окно, и тогда тихое филерское наблюдение сменится открытой погоней. Он вошел в гостиницу «Европа», нырнул под лестницу, которая прикрывала черный ход и оказался во дворе. Минут через пять тылами доминиканского костела Скарга вышел на Крещенскую и за старинной усадьбой Ваньковичей в Музыкальный переулок. Тут шла обычная дворовая жизнь: женщины стирали белье у колонки, в огородике копался старик, несколько мальчишек дрессировали дворняжку. Скарга устроился в беседке возле дома масонов и закурил. За деревянным особняком Ваньковича стоял кирпичный дом, где помещалась публичная библиотека. Три месяца назад, ночью, в подвальном хранилище библиотеки полиция арестовала эсеров Фаню Гуревич и Мишу Левина. Они печатали на гектографе воззвание. Работа типографии всегда окружена строжайшей тайной. Адрес типографии известен узкому кругу надежных людей. Тем не менее в ночь на второе мая полиция произвела налет. Он в это время был в тюрьме. Тоже за листовки. За месяц до его ареста полиция разгромила типографию на Переспе.[59] Там в стычке с филерами погиб Адам. Угроза предательства не висит только над одиночкой. В широкой организации неизбежно появляются случайные люди. Партийная дисциплина соединяет сознательных и случайных революционеров в единое целое. Надежные попадают в зависимость от слабых, неосторожных, неумных или склонных к подлости в тяжелую минуту. Наверное, это неизбежный порок любой нелегальной организации. На Христа всегда найдется Иуда, а он входил в группу из двенадцати человек. Иуда названный — живой труп среди людей. Иуда неназванный, нераскрытый остается среди верных, поставляя жертвы для кесаревых крестов. Пугачева повязали его соратники, Булавина зарубили друзья по восстанию, Калиновского выдал минский связник. Иуда предал ради денег. Другие искали помилования у царей. Возможно, Иуда сообразил, что апостольское дело не по его силам, а признаться в этом перед Христом и друзьями не позволяло честолюбие. Развал группы путем выдачи старшего легионерам Пилата освобождал его от обетов и опасной обязанности нести слово учителя в народ. Христос знал от Отца своего, что будет предан. Смоленский жандарм, похоже, тоже предупреждал его, что он, Скарга, был предан и может столкнуться со вторым предательством. Но вспышка искренности в минуту страха не осветила фигуру информатора. Что-то смолянин скрыл или немного ведал. Его сообщение вынуждало не верить своим. Не верить Святому, который днем стоял у трактира, выставив в нагрудном кармане, как газыри, четыре папироски — знак, что вокруг ходят четыре филера. Не верить Белому, Антону, пану Винцесю. Каждого из них мог держать на заметке ротмистр Живинский. Придешь к Белому, а возле дома — засада. Как было прошлой осенью у депо. Филеры тоже стараются доказать начальству, что у них зоркое зрение и чуткий слух: ежемесячное жалованье требует ежемесячного улова. Есть дворники, которые помогают филерам. Есть патриоты, которым нравится безответственность вечного рабства. Есть обыватели, наделенные тайной страстью уведомлять пристава о подозрительных гостях и занятиях своего соседа. Достаточно малой неосторожности — и ты под присмотром, и арест дело времени. Фаню Гуревич могла выдать полоска света в плохо занавешенном окне. Спокойно живут лишь терпеливые конформисты.