Единственный свидетель - Бог: повести

Кафетерий, в котором назначено было свидание с Катькой, располагался в кондитерском магазине. Катька по своему обыкновению опаздывала, и Децкий, чтобы скрасить ожидание, спросил себе кофе. Ему ответили, что нет горячей воды; тогда он попросил молочный коктейль, и коктейля не дали тоже кончилось мороженое. Децкий вышел на улицу, присел на подоконник и закурил. Закурил и задумался о воре, даже не столько о нем, сколько о скверной, как там ни храбрись, ситуации. Пока не отыщется вор, до тех пор не остановится следствие — это ясно. Обворован не только он, Децкий, частное лицо, но обворовано государственное учреждение, поставлена под сомнение способность государства соблюсти закон, обеспечить полную сохранность вклада. И уж тут дело не прекратят даже в том случае, если станет известно, как этот вклад создавался. И по сумме, и по дерзости хищение — вовсе не рядовое. Влом в квартиру, кража облигаций, подделка подписи, хищение двенадцати тысяч — уже четыре преступления; за любое из них меньше трех-пяти годиков не дают, а в совокупности что? — по мягкому счету, двенадцать. Новое поколение школу окончит и из армии придет, лишь тогда перед вором откроются ворота. И выходит, что заработал он по тысчонке на год; проще в шабашке подколымить, чем воровать. Но раз решился, крал, то не боялся. И значит — свой. Но если свой, если он знает его, Децкого, и считал заявление в угро невероятным, то он не все выполнил чисто, где-нибудь, в чем-нибудь не берегся, не принимал в расчет возможностей милицейского следствия, например, графологическую экспертизу почерка на расходном ордере. Децкий мало знал о такой экспертизе, но помнилось ему из давно читанной статьи в журнале „Человек и закон“ — экспертиза такая определяет руку с поразительной точностью, никакие ухищрения, уловки, старания не могут создать надежной защиты, написал хоть бы и левой ногой — и уж ты, голубчик, известен. Так что, по сути дела, вор, думал Децкий, оказался в незавидном, скверном, опасном положении, куда более худшем, чем сам Децкий, ибо путь к нему сотрудников уголовного розыска предопределен силою современной техники…

Ход этих мыслей прервало появление вдали, на перекрестке, Катьки. Ярко-фиолетовая блуза, юбка с боковым разрезом, сквозь который высоко открывались загорелые ноги, привлекали к ней внимание всех встречных мужчин, и она принимала нескромные их взоры, как кинозвезды принимают цветы — не глядя, кто их подносит, главное, чтобы подносили. Эх, милая, усмехнулся Децкий, а ведь и твоя высокая грудь сейчас опадет, и тебе станет не до жиру. Он поднялся ей навстречу, поцеловал руку и сказал комплимент. „Полно, полно, обворованный, не лги, — улыбнулась Катька, — у тебя иное на уме, свои тысячи“. Они зашли в кафетерий. Тут Катьке как заведующей комиссионкой было выказано почтительное уважение; для нее нашелся в кофеварке кипяток и был подан — именно принесен продавщицей — густо заваренный кофе, а когда начался обед, никто не возразил, что в магазине, в торговом зале, остались посторонние люди. Две молоденькие продавщицы в другом конце зала слушали магнитофон. Лучшей обстановки для серьезного разговора и быть не могло.

— Значит, обокрали тебя, как дурака, — сказала Катька.

— Обокрали, Катя, это полбеды, — улыбаясь, ответил Децкий. — Сам голову на плаху, можно сказать, положил. Скоро топор достанут. В милицию меня угораздило жаловаться. Уже следователь приходил, замки проверяли…

— Ты что, спятил? — поразилась Катька и взглянула ему в глаза — не шутит ли?

— Тебе-то чего бояться, Катюша? — понаивничал Децкий, хоть и знал хорошо, чем опасно для нее следствие. Стоило майору Сенькевичу покатить клубочек от Децкого через Павлика и Петра Петровича на Данилу Григорьевича, на магазин „Хозтовары“, как тут же с железною логикой втягивалась в сферу подозрений и она, бывшая завсекцией этого магазина. И переход ее с хозтоваров на комиссионное барахло, состоявшийся два года назад, для розыска не препона — преступления против социалистической собственности срока давности не имеют. Да и в комиссионной торговле Катька, полагал Децкий, тоже, верно, допускала какие-то отклонения, бог знает какие, его не касается, но ясно, что без левого дохода Катька жить не умеет и не будет никогда. Есть отчего заволноваться, о чем подумать и к чему приготовиться. Децкий и назначил эту встречу с тою целью, чтобы Катька вошла в курс опасности, чтобы не застиг ее врасплох негаданный, нечаянный вызов в милицию или появление с каким-нибудь вопросом энергичного майора.

— Как бы там ни было, не вернешь, — сказал Децкий. — Давай советоваться.

— О чем? — возразила Катька. — Или не знаешь, что надо делать?

— Знаю. О другом. О воре. — И Децкий сообщил свои последние рассуждения.

— Могу сказать лишь одно — он глуп, — вывела Катька.

— Почему?

— Умный человек выбросил бы сберкнижку в урну.

— Но для чего?