Единый поток жизни

Как вся жизнь наша, так и жизнь семьи есть вместе с тем, с точки зрения христианского миросозерцания, и место духовного роста, место приготовления нашего к той высшей цели, к той Вечной жизни, к которой мы все идем и которая предносится нашему взору, освящает все наши земные отношения. "Всякое отцовство на земле" освящается прообразом Небесного Отца ("Преклоняю колена мои пред Отцом Господа нашего Иисуса Христа, от Которого именуется всякое отцовство на небесах и на земле..." — пишет апостол Павел (Еф 3. 14-15).

При основном единстве евангельского идеала христианской семьи в Православном Восточном и в Западном христианстве, мы имеем, однако, многообразие форм и проявлений, в которых эта жизнь христианской семьи нашла свое выражение, при чем народное, этнографически и исторически обоснованное, сыграло также большую роль. Но при всем многообразии этих культурных и национальных элементов можно говорить, как мы видели, о неком обще-христианском идеале, который творчески претворил этот метериал народных обычаев и преданий и доныне часто предносится повседневной действительности как некая вдохновляющая и облагораживающая сила. Нас интересуют здесь особенно духовные и культурные ценности, которые культивируются и передаются в русской семье. Из сказанного ясно, что, когда мы касаемся духовных высот русской семейной жизни, вытекающих из ее евангельского вдохновения, мы вместе с тем встречаемся здесь с явлениями, аналогичными высотам христианской семейной жизни и на Западе.

2

Человек слаб и недостоин морально, но живет духовно из идеала, который выше его. И этот идеал самым уже существованием своим нередко влияет на его жизнь. На это явление в отношении к жизни русского народа нередко указывал Достоевский. Это, конечно, — обще-человеческое явление.

Православная Церковь, явилась, как известно, в высокой степени источником религиозного вдохновения и моральной силы для русского народа,[152] была его воспитательницей. Различные силы и устремления русского народа, часто хаотически мятущиеся, нашли в ней свое обуздание и просветление. Православная Церковь учила его трезвению духовному и мужественному подвигу, просветляющему жизнь. В действительности жизнь народная весьма часто была не на высоте, но сложился идеал духовною благообразия, который влиял на жизнь и нередко и осуществлялся в жизни — в самых различных слоях народа. Он недаром закреплен в ряде образов у русских великих писателей, которые умели подглядеть жизнь, увидать иногда ее питающие силы. Таков, например, образ старухи Тихоновны в замечательном отрывке задуманного Толстым романа "Декабристы", полный истовости и подлинного и смиренного достоинства, или этот Некрасовский "Влас":

"Полный скорбью неутешною,
Темнолиц, суров и прям,
Ходит он стопой неспешною
По селеньям, городам..."

(строки, от которых приходил в восторг Достоевский).

В древне-русском, да и в позднейшем благочестивом русском семейном укладе этот идеал освящения жизни находил свое особенно яркое выражение в родительском благословении, которое стоит как бы в центре жизни семьи. Известны эти "зачины" многих русских былин.

"Не сырой дуб к земле клонится,
Не бумажные листочки расстилаются:
Расстилается сын перед батюшкой,
Он и просит себе благословенъица:
"Ох ты гой ecu, родимый милый батюшка,
Дай ты мне свое благословенъице..."
Отвечает старый хрестъянин Иван Тимофеевич:
"Я на добрые дела тебе благословенъице дам,
А на худые дела благословенья нет...
Не помысли злом на татарина,
Не убей в чистом поле хрестянина"
(Из былины об Илье Муромце).
А в былине о Дюке Степановиче читаем:
"К той же матушке ко родимоей,
Честной вдове Омелъфе Тимофеевне,
Пал Дюк тогда матушке в резвы ноги,
Просит у нея благословенъица съездить в Киев град..."
Даже буйный Васька Буслаев покорно просит материнского благословенья:
"Вздумал Васинька съездить в Ерусалим град,
Спал он просить у матушки благословенъица,
Буйной головой он до сырой земли,
Как не белая береза изгибается,
Не шелковые листья расстилаются,
Васинъка матушке наклоняется".