Единый учебник истории России с древних времен до 1917 года. С предисловием Николая Старикова

Летом 1767 года торжественно открылись заседания комиссии в Москве (в Грановитой палате). Спустя полгода комиссию перевели в Петербург, где она работала еще целый год. Руководил занятиями комиссии председатель («маршал») А. И. Бибиков и особая дирекционная комиссия. Постепенно из состава большой комиссии были выделены многочисленные специальные комиссии, работавшие по разным отдельным вопросам. В конце 1768 года заседания большой комиссии были прерваны и депутаты отпущены по домам; а специальные комиссии продолжали трудиться еще многие годы. Хотя дело не было закончено и перерыв занятий считался временным, однако императрица большую комиссию вновь не созвала ни разу. За полтора года законодательных работ она убедилась, что дело стоит на неверном пути и что нельзя составить кодекс, или свод законов, путем рассуждений в многочисленном и неподготовленном к делу представительном собрании. Для такого дела требуется организованная работа опытных юристов, а ее‑то и недоставало Екатерининской комиссии. Сама большая комиссия только читала депутатские наказы и рассуждала на разные случайные темы, но далее таких рассуждений не шла. Специальные же комиссии работали медленно и вяло, потому что для их работ ничего заранее не было подготовлено.

Однако, распустив депутатов, Екатерина не отчаялась совсем в своих надеждах. Не создалось нового законодательства – зато высказаны были в наказах и в речах депутатов сословные взгляды и желания, дан был «свет и сведение о всей империи (как выражалась Екатерина), с кем дело имеем и о ком пещись должно». Зная настроение и нужды сословий, Екатерина могла сама сделать попытку удовлетворить пожеланиям своих подданных в духе тех философских идей, в которые она сама верила и которые выразила в своем Наказе.

Но раньше, чем императрица успела сделать эту попытку, государству пришлось пережить тяжелый период внутренних испытаний и смут.

§ 127. Внутренние смуты. Пугачевщина. Смуты, начавшиеся в центральных и восточных частях России в 70‑х годах XVIII столетия, отличались большою сложностью и напряженностью. В то время России пришлось начать и вести военные действия в Польше и Турции. Тягости военного времени, конечно, давали себя чувствовать населению. В то же время непрерывно продолжали расти злоупотребления крепостным правом на крестьян со стороны их помещиков (§ 118). Крестьяне сознавали, что они не холопы, а государевы подданные, и негодовали на превращение их в «дворовых» холопов, на смешение их с рабами[114]. Государство для того подчинило крестьян помещикам и заставило работать на них, чтобы помещики могли служить государству с данной им земли (§ 55). Все крестьянство знало, что крестьяне повинны работать на помещика, пока он служит и потому что он служит. И вот, чем дальше шло время, тем все меньше и легче служили помещики; наконец, с 18 февраля 1762 года им была дана «вольность» служить или не служить; а между тем крестьянская зависимость становилась от того не легче, а тяжелее, и крестьяне ставились в одно положение с прежними холопами-рабами. После манифеста о вольности дворянской во многих местах крестьяне начали открытые возмущения против помещиков и властей, ища улучшения своей участи. Им казалось, что раз уничтожена была обязательная служба помещиков с земли, должно было прекратиться и право их на труд крестьян. Как император Петр III, так и императрица Екатерина были вынуждены посылать во многие местности войска, даже с пушками, для усмирения крестьянских волнений. Так понемногу развивалось неудовольствие и брожение в народных массах.

На этой уже горючей почве создался первый случайный повод для открытого возмущения – в страшной эпидемии чумы. В 1771 году в Москве эта эпидемия приняла чрезвычайные размеры: умирало, говорят, до 1000 человек в день. Все, кто мог, покинули город; присутственные места были закрыты, лавки заперты, прекратились работы. Праздный народ начал волноваться, не исполнял предписаний докторов и властей: не соблюдал предосторожностей, скрывал больных, а умерших хоронил тайно в погребах и садах. Не веря докторам и полиции, суеверные люди восстали даже на церковную власть: толпа разбила покои московского архиепископа Амвросия в Кремле, убила его самого и начала в Кремле грабеж[115]. Градоначальник сенатор Еропкин не мог справиться с эпидемией и волнениями. Тогда Екатерина послала в Москву Г. Г. Орлова с особыми полномочиями. К концу 1771 года мор ослабел, смертность уменьшилась, и Екатерина приписала это именно мерам, принятым Орловым.