Эдит Пиаф

– Да, очень. Я люблю своих детей, Эдит. И это нормально. Ты должна с этим смириться. Если… если любишь меня…

– А Маринетта?

– Ее я люблю как мать моих детей. И как женщину, которая была до тебя…

– Какая гадость! – в отчаянии выкрикивала Пиаф и набрасывалась на Сердана.

Она колотила в его грудь маленькими кулачками и ругалась так, как не ругались парижские клошары. И Марселю стоило большого труда успокоить ее.

Однажды он сказал:

– Этому надо положить конец. Больше о Маринетте и детях говорить не будем.

– Это трудно, Марсель. Я не хочу тебя ни с кем делить.

Пиаф и Сердан. 1948 год.

– Ты меня ни с кем не делишь, дорогой воробышек.

– А газеты?

– С ними я разберусь.

На следующий же день он собрал журналистов и провел ту знаменитую пресс-конференцию. Встреча длилась не более тридцати секунд. Войдя в зал, Сердан тут же заявил, что Эдит Пиаф его любовница, но лишь потому, что он женат. И под аплодисменты опешивших журналистов удалился.

В утренних нью-йоркских газетах о Пиаф и Сердане не было ни слова.

53. Ты – сама песня

А как она в те необыкновенные дни пела!

Современники вспоминали, что не узнавали Пиаф на сцене. Она была совсем другой – светящейся, искристой. Она пела не для них, а для себя. Она пела, потому что не могла не петь. И зал это чувствовал. И тут же подхватывал ее настроение. Слушатели выходили из зала с улыбкой, хотя потом, на улице, никто не мог точно сказать – чему же он улыбался.

Ее гортанный низкий голос тех дней звенел, переливался, возносился к небесам. И песни ее, простые песни, которые пели в народе, давно считая своими, были песнями о любви.

Франция боготворила Пиаф. Но в те дни Пиаф боготворила и Америка. На ее концерты приходили эмигранты и коренные американцы. Люди, которые не знали ни слова по-французски, понимали ее песни так, словно это был американский диалект английского. А она пела только по-французски…

В зале всегда находился Сердан. Она чувствовала его присутствие. А лучшей наградой стало признание Марселя, которое Эдит запомнила на всю жизнь.

– Я полюбил тебя сразу, с первого взгляда, – сказал он. – Но когда я с тобой познакомился, то слышал твой голос только с пластинки. Я просто знал, что ты – великая Пиаф… И я никогда не думал, воробышек, что настолько великая. Сейчас, когда я тебя услышал, мне хочется упасть перед тобой на колени и молиться, как на икону. Ты не просто певица, моя девочка. Ты – сама песня.

Она пела, потому что не могла не петь…

54. Какой я счастливец!

Сердан старался не пропускать ни одного концерта своей Эдит. Он стеснялся ее славы, считая, что не вправе разделять с ней ее триумф. Нет, он должен быть рядом, но – у ее ног. И так, чтобы этого никто не видел, кроме самой Эдит.

Обычно Сердан забирался на галерку, стараясь затеряться в толпе. Высокого роста и могучего телосложения, он старательно вытягивал шею, высматривая свою маленькую Эдит и при этом оставаясь незамеченным. Во время выступления Пиаф Сердана колотил озноб. После концерта он приходил за кулисы совершенно разбитым, словно только что провел изнурительный поединок на ринге. Он приближался к Пиаф и с волнением в голосе говорил:

– Господи, какая ты великая, какая изумительная… И какой же я счастливец!

Однажды Эдит давала концерт в «Плейель». Она только что спела последнюю песню и стояла на сцене, принимая бурю аплодисментов и восторженные возгласы публики. Зал приветствовал ее стоя – иного на концертах Пиаф и не бывало.

Кадр из фильма «Жизнь в розовом цвете» о жизни Эдит Пиаф. 2007 год.

Сердан спускался с галерки и машинально взглянул в ложу. Там стояли двое. Бледный как полотно Морис Шевалье и плачущая Полетт Годдар. Шевалье – великий французский певец, друг Пиаф. Годдар – замечательная актриса, сыгравшая в фильмах «Огни большого города» и «Диктатор» главные роли, бывшая супруга Чаплина и будущая – немецкого писателя Эриха Марии Ремарка.

55. Между Старым и Новым светом

Время шло. Закончились американские гастроли Пиаф. Они вернулись во Францию и поселились в доме Эдит. Но вскоре Сердан был вынужден уехать в Касабланку – повидать детей. И для Эдит эта разлука стала настоящим испытанием.

Когда он снова приехал в Париж, она закатила ему грандиозный скандал со слезами, закончившийся, впрочем, нежными объятиями и сердечными признаниями. После чего Эдит заявила:

– Никогда и никуда я больше тебя не отпущу. Тренировки? Тебе нужны эти дурацкие тренировки? Очень хорошо – будем ходить на них вместе!

Ее присутствие у ринга было лишь цветочками. Ее вскрики, когда Сердан получал удар от спарринг-партнера, он переносил легко. Но Пиаф же заботилась о нем, как о своем мужчине. И терпеть ее заботу было не так просто.