Некрасивое, в общем-то, лицо. Небольшие круглые глаза, редкие ресницы, вздернутые брови. По внешним краям глаз характерные складки, придающие лицу Пиаф одновременно и удивленное, и трагическое выражение.
Маленькие жилистые руки, которые после сорока поразил артрит. Стройные, но совсем не такие длинные, как хотелось самой Пиаф, ноги. Малозаметная талия, что очень огорчало Эдит… Нет, вовсе не шикарная дива.
Но стоило ей заговорить… Необыкновенно живой, низкий, гортанный голос. Сильный и убедительный. Экспрессивная манера речи. Яркая жестикуляция. Образ дурнушки распадался и проявлялись яркие черты красавицы.
Потом она начинала петь. И происходило невообразимое. От былого впечатления не оставалось и следа. Перед взором представала Богиня…
63. Незабываемый концерт в «Плейель»
В январе 1950 года Эдит Пиаф дала сольный концерт в знаменитом зале «Плейель». На следующий день парижские газеты написали: «Мы услышали песни улиц в храме классической музыки». И тут же крупными буквами: «ТРИУМФ».
Концерт в «Плейель» пятидесятого года (а это было далеко не первое ее выступление здесь) стал одним из наиболее значимых в карьере Пиаф. Эдит только что пережила утрату любимого человека – Марселя Сердана, только что вернулась из Америки – со столь трагически завершившихся гастролей. Сердце ее истекало кровью, чувства были в смятении, а душа тосковала.
Пиаф переживала пик тяжелейшей депрессии. Она подумывала о самоубийстве и беспробудно пила. Но перед выходом на сцену все отбросила прочь. Остались только музыка, слова и ее душевная боль.
Песни Эдит отозвались в сердцах миллионов людей. Концерт в «Плейель» моментально разошелся отдельными композициями по всем радиостанциям мира. Тиражи пластинок Пиаф достигли небывалых цифр…
В тот день она вышла на сцену пошатываясь. Окинула зал потухшими глазами. Потом запела.
И случилось чудо. Зрители увидели другую Пиаф. Живую, трепещущую, любящую, страдающую.
В этот день Пиаф еще раз подтвердила старую истину – она не просто жила музыкой. Она и французская песня были неразделимы.
64. Жить, чтобы умереть…
Жизнь утратила смысл. Она осталась не просто одна. Она осталась один на один со Вселенной…
Впервые в жизни Эдит почувствовала, что рядом нет никого. Друзей, бывших любовников, поклонников она не замечала, словно их не было на свете вовсе. А она была постоянно окружена людьми. Не равнодушными статистами, а теми, кто искренне любил ее и всячески старался помочь.
Но она сама не принимала помощи. Ни от кого. Привыкшая выбираться из всех жизненных невзгод, Эдит полагала, что выкарабкается сама. Но лишь все глубже погружалась в бездну безумия.
Она пила. Пила страшно и безудержно. Вино она запивала дорогим коньяком, а коньяк – абсентом.
Однажды друзья уговорили Эдит дать слово не пить. А она имела обыкновение выполнять свои обещания… И что же она сделала? Заявила, что слово дано в Париже, и, следовательно, в других городах не действует. После чего села на бельгийский экспресс, уехала в Брюссель, где накачала себя спиртным до бесчувствия.
Однажды в пьяном угаре она угодила в психиатрическую лечебницу с диагнозом «белая горячка». Алкогольный кошмар продолжался до конца дней, то угасая, то разгораясь вновь.
Впрочем, вскоре пришла другая, еще более страшная беда – морфий.
65. И умереть, чтобы снова жить!
А затем были две автокатастрофы. Пиаф сильно разбилась на автомобиле, причем вторая авария случилась тогда, когда Эдит еще не оправилась от первой.
Она угодила в больницу с тяжелейшими травмами. В первой аварии она повредила лицо. Разлетевшиеся осколки лобового стекла оставили на лице глубокие незаживающие раны. Вторая авария закончилась переломом руки и ребер.
И в этот момент Пиаф проявила незаурядное мужество. Она очень тяжело страдала – боли были невыносимыми. Рука срасталась неправильно, кость пришлось ломать и сращивать заново. Нестерпимо болели ребра. Но Пиаф не стонала, не жаловалась, только сжав зубы терпела.
Наблюдать ее страдания было невыносимо даже врачам. И они решились на уколы морфия. В результате из больницы вышла Пиаф-наркоманка…
Чтобы убрать с лица шрамы и рубцы, оставшиеся после автокатастрофы, Эдит принимала курс лицевого массажа. Она полулежала в кресле и, пока врач массировал ее лицо, беззаботно с ним болтала о всякой всячине. Доктор продолжал массаж и вдруг заметил, что его руки стали розовыми от крови, а затем и багрово-красными. Он остановился и сказал:
– То, что я делаю с вами, ужасно. Вам надо отдохнуть.
– Продолжайте, доктор, – ответила Пиаф, – я умею не замечать физическую боль.
Она презирала страдания. Относилась к ним так, словно их не существовало.
66. Морфий
После невыносимой боли наступило время наркотического бреда.