Эдит Пиаф

Он был хитер как черт, знал, как взяться за дело. Эдит взорвалась, наговорила кучу ужасных вещей о его жене и приказала ехать к дочери.

Утром, в день отъезда, Эдди брился и насвистывал. Проводив его до такси, Эдит бросила сухо:

- Не забудь вернуться!

Ну этого можно было не опасаться! Такси не успело завернуть за угол, как Эдит, пожав плечами, промолвила:

- Момона, мне кажется, он меня обвел вокруг пальца...

- Да нет, он же поехал к дочери.

Все прошло гладко. Эдди позвонил и сказал, что Таня без ума от радости, и тра-та-та и тра-та-та... Я чувствовала, что он перебарщивает и что Эдит не до конца ему верит.

- Момона, он ни слова не сказал о жене... Ты считаешь, что это нормально?

- А почему он должен говорить о ней? Что в ней такого? Все жены одинаковы! Для него было важно увидеть дочь.

Придраться было не к чему, Эдди регулярно звонил по телефону. К счастью, в его отсутствие нам скучать не пришлось.

Шарль хотел поехать в Канаду повидать Роша, но Эдит слышать об этом не хотела.

- Нет. С ним у тебя никогда ничего не получится. Оставь его.

Эдит как в воду глядела. Но Шарль был очень верным человеком. Он настаивал:

- Я не могу так поступить с Пьером. Мы столько пережили вместе!

- Слушай, здесь тебе нечего делать, мне ты не нужен. Я тебе обещала переделать нос, вот и займись этим. И время для размышлений будет, и мысли придут другие. Особенно когда будешь выглядеть по-другому. Пока будешь лежать в клинике, сделай для меня переложение "Иезавель".

Речь шла об американской песне, которую пел Фрэнки Лен и которая очень нравилась Эдит, Шарль сделал из нее один из самых известных шлягеров.

В который раз мы оказались без мужчины. Но у Эдит было свое мнение на этот счет, и это мнение называлось Джон Гарфильд.

Она могла влюбляться, как гимназистка, увидев кого-то на сцене или на экране. Однажды она потащила меня в театр. Давали "Гамлета". "Момона, там мне один человек нравится. Я его мимоходом видела, надо приглядеться".

Каждый вечер перед выступлением в "Версале" мы приглядывались к Джону Гарфильду в шекспировском костюме. Самое ужасное было то, что ни я, ни она не понимали ни слова. Я, правда, соглашалась с Эдит, когда она говорила: "Ах, Момона, до чего же он хорош, собака! До чего красив!" Но это не было переводом из "Гамлета"!

Не знаю, сколько раз мы отсидели эту чертову пьесу... После десяти я сбилась со счета. Шарль уже ходил с наклейкой на новом носу, а мы все еще продолжали таскаться в проклятый театр.

Эдит говорила мне на полном серьезе: "Я его изучаю. Понимаешь, если изучу, ему от меня не уйти!" Он и не ушел. Она получила то, что хотела - его жаркие объятия.

Потом она мне говорила: "Добиться добилась, но стоила ли овчинка выделки?.. А, Момона?" Кто бы ей возражал, только не я.

На следующий день после счастливой ночи Эдит прождала Джона с утра до вечера. Ни слуху ни духу. И ни завтра, ни послезавтра. Она была в ярости. Через месяц - мы собирались уезжать из Нью-Йорка - зазвонил телефон. Мужской голос спросил:

- Алло, это кто?

Эдит ответила:

- Эдит.

И услышала:

- Говорит Джон.

- А! Ну ты даешь! Где ты набрался наглости?

- До вечера!

И повесил трубку. Но его поезд уже ушел. Давно вернулся Эдди, и Джон больше не интересовал Эдит. Поэтому когда вечером он предстал, величественный, как испанский гранд, то в вестибюль к нему вышла не Эдит, а я. Он решил, что она на него обиделась, но так и не понял, за что...

Когда Эдди вернулся, вкусив семейных радостей, у него был вид одновременно довольный и смущенный: вид человека, который ловко оставил нас в дураках. Поскольку, по словам Эдит, она со своей стороны могла себя кое в чем упрекнуть, то не стала задавать лишних вопросов. Все разговоры вертелись вокруг Шарля и его нового носа.

- Ну, как ты себе нравишься?- спросила Эдит.

- Вообще... я как-то изменился. Когда мельком вижу себя в зеркале, мне кажется, я встречаюсь с каким-то приятелем, и только через секунду осознаю, что это я.

- Как ты его находишь, Момона?

- Очень хорошо.

- А ты, Эдди?

- Совершенно другой человек.

А Шарль думал: "Заметят ли в Париже это изменение?"

Перед отъездом из Америки Эдит близко познакомилась с генералом Эйзенхауэром. Он пришел на ее концерт в "Версаль" и, как и принцесса Елизавета, пригласил ее за свой стол вместе с Эдди, который был очень горд знакомством с тем, кто вскоре должен был стать президентом его страны.

Встреча прошла почти запросто. Эдит была польщена, но не более. Генералы на нее не производили такого впечатления, как принцессы. Все держались свободно. Генерал попросил Эдит спеть его любимую песню "Autumn Leaves" ("Осенние листья"). Она ее никогда не пела, я очень боялась, что она собьется, но все прошло хорошо.

Генерал знал массу французских песен и все время спрашивал Эдит: "А такую песню вы знаете? А такую?" Ему было очень весело, и он пел вместе с ней. Американцы не то что англичане: их стиль - простота, но в этом - тоже класс!