Барье замечательно повел дела Эдит. В ее карьере он сыграл очень важную роль. Он был талантливым импресарио - Эдит это сразу же ощутила. В тот трудный период он сумел получить для нее контракт на две недели в "Мулен-Руж", который был тогда одним из лучших мюзик-холлов страны.
Снова вернулись славные времена лихорадочной работы. Но у нас все-таки оставались минуты для болтовни. Сидя в ванной комнате, на краешке биде, я слушала Эдит.
"Момона, ты умеешь меня слушать, как никто. Для этой роли у
тебя потрясающий талант!" Она была настроена сентиментально,
вспоминала свои былые увлечения: "Чтобы хорошенько во всем этом
разобраться, Момона, я придумала разделить их по периодам:
"улица", "моряки и колониальные солдаты", "сутенеры" и "безумие
после смерти Лепле"... Ты помнишь это время, Момона?"
Еще бы не помнить!..
"Ассо и Мёрисс,- продолжала Эдит,- период "учителей".
Конте - это "бордель", а потом...".
Периоду, который наступал, суждено было длиться долго. Эдит назвала его "фабрикой", потому что она сама стала формировать певцов. Открыла их серийное производство. Начала она с Ива Монтана.
Лулу сказал как-то Эдит: "Больше вам не будут навязывать актеров в качестве "американской звезды". Теперь право выбора за вами. Для концертов в "Мулен-Руж" вам предлагают Ива Монтана".- "Нет. Я о нем не имею представления... Я хочу Роже Данна, оригинальный жанр. Это товарищ, его я знаю".
Но Роже не было в Париже. И никого нельзя было пригласить из провинции, все стало слишком сложно. Дело происходило за месяц до Освобождения.
"Ну ладно,- сказала Эдит.- Назначьте прослушивание вашему
Иву Монтану. Я приду".
Сидя в глубине зала "Мулен-Ружа", Эдит ждала. На сцену вышел крупный темноволосый парень, по типу итальянец, красивый, но безвкусно одетый: куртка в немыслимо яркую клетку, маленькая шляпа, наподобие шляпы Шарля Трене. В довершение всего он стал петь старые американские и псевдотехасские песенки, подражая Жоржу Ульмеру и Шарлю Трене. До чего же это было плохо! Я следила за Эдит, будучи уверена, что она не досидит до конца.
Спев три песни, он вышел на авансцену и вызывающе спросил: "Ну что, продолжать или хватит?"
"Хватит,- крикнула Эдит,- подожди меня".
Я была уверена, что он сейчас взорвется. Эдит знала, что он злится на нее за это прослушивание и что он, не стесняясь, говорил о ней так: "реалистическая песня в уличном исполнении", "скука смертная" и т. п.
Забавно было смотреть на них издалека: он стоял на краю сцены, она внизу, такая маленькая, что ее нос не доставал до его колен. Он счел унизительным для себя нагнуться к ней. Но Эдит не собиралась вести с ним длинной беседы: "Если хочешь петь в моей программе, приходи через час ко мне в отель "Альсина".
Ив задохнулся, побелел от бешенства. Однако через час в комнате отеля "Альсина" сдался на милость победителя. Эдит не стала надевать белых перчаток.
- Для краткости начнем с твоих достоинств. Ты красив, хорошо смотришься на сцене, руки выразительные, голос хороший, приятный, низкий. Женщины по тебе будут сходить с ума. Ты хочешь выглядеть и выглядишь умным. Но все остальное - нуль. Костюм дурацкий, годится для цирка. Жуткий марсельский акцент, жестикулируешь, как марионетка. Репертуар не подходит совершенно. Твои песни вульгарны, твой американский жанр - насмешка.
- Он нравится! Я с ним добился успеха.
- В Марселе! Там уже четыре года ничего не видели. А в Париже публика рада, когда пародируют оккупантов. Здесь аплодируют не тебе, а американцам. Но когда американцы будут здесь, рядом с ними ты будешь выглядеть как придурок. Ты уже вышел из моды.
Пытаясь подавить злость, Ив даже скрипел зубами. Эдит внутренне веселилась.
- Спасибо, мадам Пиаф. Я понял. Я вам не подхожу.
- Опять не угадал. Подходишь, и я не хочу помешать тебе заработать на жизнь. Две недели в программе с тобой пройдут быстро.
Ив был уже не в состоянии сдерживаться. Он хотел бы вылететь из комнаты, не открыв больше рта, но Эдит остановила его.
- Подожди, я не кончила. Я не сказала самого главного. Я уверена, что ты певец, настоящий певец. Я готова заняться тобой. Если ты будешь меня слушать, доверишься мне, ты станешь самым великим.
Он ответил ей: "Благодарю!" - и ушел, хлопнув дверью.
Я была ошеломлена. Все продолжалось менее четверти часа. За это время передо мной предстала женщина, о существовании которой я не подозревала. Как она разобрала его по косточкам! С какой уверенностью она выделила лучшее, что в нем было, отбросив смешное, фальшивое и вульгарное. Я в себя не могла прийти. Эдит всегда меня удивляла, но до такой степени еще ни разу.
Сидя на кровати, она продолжала смотреть на дверь. И я чувствовала, что в голове ее несется поток мыслей.
- Он мне не подходит! До чего мужчины глупы... Дурак, о твоей красоте можно только мечтать... Момона, он произведет революцию в песне. Публика такого давно ждет. Это он! Вот он, послевоенный эстрадный певец!
- Ты думаешь, он согласится, чтобы ты учила его?
- Да.
Я в этом не была так уверена. Гордый, к тому же итальянец. А они не любят, чтобы ими командовали женщины, у них это не принято.