Еду в Магадан

Пришла газета, в которой была статья про освобождение Федуты: выпустили на подписку о невыезде. Но нормально порадоваться мы не смогли. Смущала одна деталь. Оказалось, что с нашей камеры его перекинули во вторую, транзитку, в которой он пробыл один… 55 дней! Вряд ли кто-нибудь обратил внимание на это обстоятельство, но мы поняли всё без слов. Хуже всех мучений – это быть одному и каждый день слышать, как мучают других. На третий день одиночества хочется лезть на стенку, на пятый – начинает съезжать крыша. Я пробыл в одиночке две недели (максимальный срок наказания в карцере), и я был счастлив, когда меня перевели к людям. Но почти два месяца… – это кошмар. Долго мы обсуждали, как нашему литератору дались эти дни, и никто не шутил, не улыбался, не высказывался легкомысленно. Пришли к такому выводу: каждому узнику «американки» в большей или меньшей степени пришлось хлебнуть ужаса и пострадать, но самая жестокая участь среди всех выпала Федуте. Мало того, что нужно было не сломаться. Не сойти с ума – вот, что было на повестке дня.

***

Апрель. Дело ушло в прокуратуру. Марцелев ждал суда, Макс – пройдёт ли или завернут второе дело, Денис ничего не ждал, у него все только начиналось. Вечером 11-го числа с проспекта доносился непривычный шум, как будто все сбегались на пожар. Дежурный дал распоряжение настраивать ТВ на госканал (хотя официально антенна была в нерабочем состоянии). Так мы узнали о теракте в метро. В первое время все думали лишь о своих близких. На следующий день принесли списки погибших и пострадавших. Страшно искать знакомые фамилии в таком перечне. Позже узнал, что полковник Орлов с пеной у рта забегал в камеру к политическим (в частности к Санникову[23]), кричал на них и винил в произошедшем. Потом, правда, он приходил извиняться, но извинения приняты не были.

Но больше всего я ошалел, когда вычитал в газетах заявление Зайцева (председатель КГБ), что одной из версий произошедшего предполагается… месть анархистов! Это что нужно употреблять, чтобы додуматься до такого бреда? Каково в этот момент было Диме…

Понятно, что будут дёргать. Вечером дёрнули… В кабинете начальника было двое, сам Орлов и еще один, которого я уже видел раньше в кабинетах. Предложили посмотреть видео с камер наблюдения метро. Тот второй сел справа от меня якобы тоже смотреть видео, но на самом деле наблюдал за моими глазами. То же самое было на допросе в четвертом отделении и тогда, когда приезжали опера с Могилёва по поводу поджога здания Бобруйского КГБ. Прокрутили видео, поинтересовались моими соображениями, но мне нечего было сказать, да и не для того меня привели. Напоследок дали с собой фото наилучшего кадра, хотя качество всё равно было отвратительное и ничего сходного с фотографиями в газетах не оказалось.

В день траура играла классика. СИЗО хранило гробовое молчание. Лишь идиот, контролёр Вася, умудрился закричать «бегом!», когда шли на прогулку. Серёга и Макс написали заявление на сдачу крови для пострадавших, но им официально отказали.

15

Марцелев ждал суда в конце апреля. Ему перебили статью с организации массовых беспорядков (от 5 до 15 лет) на обвинение попроще (до 3-6 лет). Он долго терзался и колебался: признавать или нет. Ведь его поставили перед выбором: или старая статья, или новая, но с признанием. Мы уговаривали соглашаться, ведь для всех уже было очевидно, что в этой системе, не имеющей ничего общего с правосудием, малая кровь сродни победе. Сергей сильно нервничал и морально готовился на лагерь, а мы его за это дразнили и ругали, потому что нам казалось очевидным, что он получит условно (как оказалось впоследствии, Павлу Северинцу дали вполне реальную химию с направлением[24], так что опасения Сергея были вовсе не беспочвенны).

С Марцелевым мы частенько спорили. Он был социал-демократом и православным патриотом. Так что спектр споров был весьма широк. Больше всего меня возмущало его отношение к Первой Мировой войне, так как он поддерживал позицию Мартова, т.е. оборонческую позицию. А я считал бессмысленным взаимное уничтожение рабочих рабочими ради выгоды национальных военно-промышленных и военных кругов всех воюющих сторон. В первые дни заключения мне в руки попала «Семья Тибо. Ч.2». Книга о начале этой бойни, о социалистах Франции, Германии, Австрии, Швейцарии, которые ещё накануне проповедовали интернационализм, классовую борьбу, всеобщую забастовку. Но чем больше накалялась ситуация, тем быстрее они скатывались в патриотическую яму и в итоге дружно пошли убивать своих вчерашних товарищей.