Эдуард III

Король утвердительно кивнул головой, ибо волнение, вызванное этим воспоминанием, мешало ему говорить.

— Бедный Уильям! — прошептала графиня. — Он тоже меня любил, но теперь спит в могиле. Его последними словами был совет. Он предчувствовал, ваше величество, что ваша любовь принесет мне горе, и предупреждал, чтобы я опасалась вас. Никогда у мужчины не было более чистых помыслов о любви, нежели у него; никогда мужчина не страдал больше, чем он, при мысли, что, умирая, он лишает поддержки ту, кого защищал до последнего дня. Он любил меня так, что я стыдилась своего счастья, когда он был рядом со мной. Меня, ваше величество, любили трое мужчин: Уильям, граф и вы; двоим из них я уже принесла несчастье. Уильям умер, и кто знает, что стало с графом? Возьмите перстень, ваше величество, и да будет Богу угодно, чтобы он стал вашим талисманом! Ну а теперь, — еле слышно сказала Аликс, слабевшая с каждой минутой, — я пойду в молельню, чтобы немного побеседовать о прошлом с Богом, потом на моем ложе буду ждать прихода смерти. Тогда, ваше величество, если вид умирающей не слишком испугает вас, вы сможете войти ко мне в комнату, чтобы увидеть меня в последний раз.

С этими словами графиня, шатаясь, открыла дверь в молельню и ушла.

Король, оставшись один, опустился на колени и долго молился.

Едва он поднялся, как вошла камеристка графини и сказала, что госпожа ждет его в своей комнате.

Аликс, одетая в белое, покоилась на своей постели, откуда сквозь открытое окно она могла видеть пейзаж, которым несколько минут назад любовалась вместе с королем.

— Прощайте, ваше величество, — сказала она, — наступает смерть, и я тяжко страдаю.

Лицо графини, действительно, исказили первые судороги агонии.

Король уже не мог ни плакать, ни говорить.

Он встал на колени на ступени, ведущие к постели, и припал губами к руке графини, бессильно свисавшей с ее ложа.

— Кто бы мог сказать, что я умру такой молодой и вдали от того, кого любила? — прошептала она.

— Умоляю вас, графиня, не проклинайте меня! — заклинал король. — Сколь бы ни были велики ваши муки, я страдаю гораздо сильнее.

Дыхание Аликс участилось; жизнь, что еще билась в ней, сделала резкое усилие, после чего графиня с тусклыми глазами и зловеще-бледным лицом застыла в неподвижности, которую можно было бы принять за смерть, если бы не слышалось, как прерывистое дыхание приоткрывает побелевшие губы умирающей.

Так прошел час, ставший часом скорби.

Аликс страдала только телом, а ее душа, что еще дышала на устах, казалось, каждое мгновение была готова отлететь в небеса.

Король, подавленный горем и воспоминаниями, выглядел мрачнее и отчаяннее, чем больной, перед кем раскладывают инструменты для мучительной операции.

Наконец Аликс в последний раз произнесла имя своего мужа, сжала руку короля и испустила дух.

Но смерть не исказила черты ее лица, оно, наоборот, утратило последние следы предсмертных мук; ее рот приоткрылся, словно драгоценный сосуд, из которого вылетел последний аромат, а бледность щек, гармонирующая с белым платьем, придавала Аликс вид мертвой невесты, отправляющейся на обручение к Богу.

Бог, без сомнения, внял ее молитве, ибо лицо ее озарила полная безмятежность. Аликс оставалась такой прекрасной, что казалось, будто душа ее отправилась к Богу только вестницей чего-то, и что тело ждет, готовое принять ее снова, после исполнения некоей таинственной миссии. И так она была прекрасна, что Эдуард никак не мог на нее наглядеться и не верил, что эти уста, на которых он столько раз видел улыбку, уже не раскроются в вечной улыбке.

Яркие лучи солнца заливали комнату, освещая белое и девственно-чистое ложе умершей. В парке распевали птицы, как будто душа Аликс, отлетая к небу, разбудила уснувший хор их голосов.

Король вышел из комнаты, спустился в сад и нарвал огромные охапки цветов. Потом он снова поднялся наверх.

Когда он вошел в комнату, ему почти почудилось, будто она сейчас с ним заговорит. Но ничто не изменилось, и лишь беглые тени от дрожащих листьев деревьев по-прежнему играли на невозмутимом лице прекрасной покойницы.

Король снова опустился на колени и, положив на ложе сорванные им цветы, сказал:

— Ангел, прими эти лилии и розы; они менее чисты и белы, чем твоя душа, душа, в которой я хотел бы заточить мою любовь и найти прибежище моему сердцу, прими благоговейное приношение вечного моего отчаяния.

Потом Эдуард, склонившись над ложем Аликс, запечатлел на ее лбу прощальный поцелуй и, взяв колокольчик, громко позвонил.

Появился слуга.

— Графиня Солсбери скончалась, — объявил король и ушел, повергнув в изумление всю прислугу замка.

Король не пожелал уехать и остался на похоронах любимой женщины. Он вернулся в покои, что занимал много раз, когда граф еще жил в замке.

Солнце, которое Аликс больше не приведется видеть, скрылось за горизонт, и, поскольку она всегда выражала желание покоиться на холме, что высился над замком, один из прежних служителей короля отправился за могильщиками.

Вечером в замок вошли трое мужчин.

Король слышал их шаги и, выйдя в коридор, подошел к двери комнаты, за которой покоилась умершая.