Эдуард Стрельцов. Памятник человеку без локтей

В олимпийском турнире, где каждая случайность может оказаться роковой, такая тактика для команды, исповедующей атаку, обещает нервотрепку.

Особенно когда игра у нападающих не пошла.

Анатолий Исаев забил гол на двадцать шестой минуте.

Увеличить счет никак не удавалось, страх попасться на контратакующий выпад сковывал опытных игроков – игра все же была первой на турнире.

Но, ведя необычайно жесткую оборону, молодые немцы прежде всего вымотались физически сами.

И Стрельцов первый обратил на это внимание-увидел вдруг, что опекавший его защитник, что называется, «наглотался», вот- вот выключится из игры, выпустит русского форварда из внимания. Эдик крикнул Сальникову: «Сережа!» Тот, как всегда, все видел – и сразу же ему пас.

Гол Стрельцов забил за четыре минуты до завершения матча. У всех от души отлегло.

А на предпоследней минуте немцы «размочили» Яшина.

Качеством своей игры все наши были, конечно, недовольны. Без обид выслушали замечания Качалина.

На легкую, как ожидалось, игру со слабенькой командой Индонезии вышли уже чересчур серьезно, по обыкновению отмобилизованные.

И опять тяжело пошло дело у знаменитой атаки.

Индонезийцы не мудрствовали – всей командой оставались в обороне: в штрафной площадке столпились все одиннадцать их игроков.

Такая манера игры наших форвардов-классиков и во внутреннем календаре всегда сердила.

Самолюбивое раздражение мешало сыграть остроумно и тонко против бездарностей-оборонцев.

Момент следовал за моментом, между тем время шло, а счет открыть не удавалось – и форварды начинали сердиться друг на друга за прямолинейность.

А уверенность в себе форвардов впрямую зависит от забитого гола. И когда мяч, как заколдованный, не мог никак проникнуть в индонезийские ворота, лихорадить стало и самых опытных и хладнокровных.

Спешка сменялась апатией.

Хуже не придумаешь.

Двадцать семь угловых ударов подали игроки советской сборной – и никакого эффекта.

Ничего не удалось сделать и в дополнительное время.

Потом убеждали себя, что помешало желание победить малой кровью. А не излишняя ли закрепощенность?

Но обсуждение случившегося – под руководством не только футбольных командиров, но и руководителей в больших чинах всей советской делегации в Мельбурне, проводимое в стилистике и лексике партсобраний, – могло бы привести к еще большему закрепощению.

Выручило привыкание к обязательным накачкам. Футболисты не поддались больше размагничиванию ответственностью.

И на повторную игру вышли лишь чуть-чуть подразозленные пережитым разочарованием – и состав несколько скорректировали: Маслёнкина поставили вместо Парамонова, а на левый край Ильина вместо динамовца Владимира Рыжкина – и действовали посвободнее.

И голы забили те, кому и полагалось их забивать: два – Сальников и один – Иванов, а четвертый – Игорь Нетто: он не так часто забивал, но один из четырех своих голов за сборную забил как раз заупрямившимся индонезийцам.

Причем три мяча забили в первом же тайме – чего было мучиться накануне?

И обидно еще, что зря растратили энергию перед полуфиналом с болгарами – труднейшим для нашей команды противником.

Полуфинал с болгарами вспоминали потом, может быть, чуть реже, чем матч в Москве против ФРГ.

Болгарам обычно удавалось навязать неприятный для нашей сборной рисунок игры. Известная общность в тактике требовала много терпения, а мотивация у сборной из маленькой Болгарии неизменно оказывалась выше, чем у наших футболистов, знавших, как тяжело играть с болгарами, но все равно считавших себя классом выше.

Класс действительно был выше у ведущих наших игроков.

Но до безусловной победы без ссылок на большее, чем у соперников, везение нашим футболистам постоянно чего-то недоставало.

В составе у сборной Болгарии среди мастеров выделялись еще и те, кого считали «специалистами по России».

Например, Колев – за ним советским защитникам никогда не удавалось до конца уследить.

Никто не сомневался, что игра предстоит нервная, но всех драматических для нашей команды поворотов никто не мог предвидеть.

На скамейке запасных ерзали бледные Симонян (он в отчаянии рвал траву), Маслёнкин, доктор Белаковский…

Белаковский заметил, как двинулся с искаженным лицом к их скамейке Николай Тищенко, поднявшийся с земли после столкновения с Яновым, – и бросился ему навстречу.

Тищенко требовал, чтобы доктор «вправил» ему «выбитое» плечо. Белаковский повернул ему голову, чтобы тот не видел своими глазами травму, разрезал темную от крови майку – и сам ужаснулся: ключица прорвала кожу и торчала наружу.

Тищенко сердился, торопил доктора, рвался обратно в игру. Белаковский с помощью другого доктора наложил повязку – и раненая рука оказалась прижатой к телу.

Полноценно играть с такой рукой невозможно.

Но и замены – по установленным для Олимпиады правилам – делать тоже нельзя было.

Качалин велел Тищенко, носившему прозвище Тракторист, уйти из защиты на левый фланг нападения – и стоять там, ни во что не ввязываясь.

Остались на поле даже не вдесятером, а вдевятером. У Валентина Иванова распухло больное колено – и его тренер держал на правом краю.