Эдуард Стрельцов. Воля к жизни

А еще, как явствует из писем, он много думает о том, что случилось, и о том, как жил до тюрьмы. Сохранилось очень важное письмо к Софье Фроловне, где он кается перед ней. Письмо это не выглядит каким-то дежурным набором успокоительных фраз. Его письма написаны достаточно простым языком, он не живописует лагерную жизнь, ограничиваясь упоминанием событий или обстоятельств, не могущих особенно расстроить и тем более напугать Софью Фроловну. Он просит прислать вещи, деньги, еду и даже футбольные мячи, рассказывает, где работает и учится, как играет за кубок Вятлага или проводит свободное время. Обычно он не очень многословен и скуп на выражение чувств, поэтому это письмо кажется особенным: «Мама, не ты недоглядела, а я сам виноват. Ты мне тысячу раз говорила, что эти «друзья», водка и эти «девушки» до хорошего не доведут. Но я не слушал тебя, и вот результат… Я думал, что приносил деньги домой и отдавал их тебе – и в этом заключался весь сыновний долг. А оказывается, это не так, маму нужно в полном смысле любить. И как только я освобожусь, у нас все будет по-новому…» Слова «друзья» и «девушки» он взял в кавычки, подчеркнув тем самым не новое свое отношение к конкретным людям, с которыми проводил время, – речь идет о пристрастиях как таковых. К тому же он не просто успокаивает мать, но признает свои ошибки, перечисляя все, что стало причиной его неудачи, и раскаивается перед матерью, сознавая, сколько страданий причинил ей.

Сложно сказать почему, но в 1960 г. Стрельцова из-под Кирова внезапно перевели в лагерь под Москвой. Сначала это показалось обнадеживающим – к нему легче приехать, а значит, навещать будут чаще. Возможно, получится тренироваться или даже поиграть, как в Вятлаге. Почему он так думал? Наверное, близость к дому внушала какое-то ложное чувство послабления, скорого конца мытарств. Это только в вятских лесах все казалось страшным, затерянным, Богом забытым, а в Электростали, что рядом с Москвой, совсем уже не так все и страшно.

Но близ Москвы лучше не стало. Наоборот, здешний начальник больше интересовался производством и планом, чем футболом. Да и вместо работы на свежем воздухе пришлось теперь «вкалывать» на оборонном заводе, где охраной труда заниматься было некому. А потому на пескоструйной шлифовке Стрельцов работал без респиратора, что гарантировало разнообразные болезни легких – от астмы до силикоза и туберкулеза. Работали обычно по три-четыре месяца, потом сменялись свежими кадрами, а использованный контингент уходил в легкотруженики. Так Стрельцов, получив свою порцию кремниевой пыли, попал в библиотекари. И все-таки здоровья хватало не только на работу – после смены он старался устраивать тренировки, если это можно так назвать, занимаясь с мячом в одиночку. О чем он думал тогда? Надеялся вернуться в спорт, прекрасно сознавая, что, потеряв форму, сможет выступать разве за дворовую команду? Старался скрасить время любимым занятием? Сложно сказать. Но очевидно одно: утратить подготовку, необходимую для спортивных достижений олимпийского уровня, можно за пару месяцев, восстановить же после нескольких лет вынужденного простоя, вредного производства, махорки, побоев и, кто знает, чего еще, практически невозможно.

Тогда же – в 1960 г. – Президиум Верховного Совета РСФСР снизил Стрельцову наказание до семи лет. Кто-то считает, что случилось это, потому что до власти дошло народное возмущение. Конечно, вряд ли возмущение болельщиков, родных и друзей можно назвать «народным», но все, кто мог, действительно хлопотали за Стрельцова. Однако он сам объяснил в письме, почему срок ему сократили. Письмо это мы уже приводили выше – Стрельцов растолковывал Софье Фроловне, что по новому Уголовному кодексу его преступление наказывается лишением свободы на семь лет, поэтому «пять лет мне сбросила комиссия президиума Верховного Совета не по вашей просьбе, их заставил это сделать кодекс». Значит, теперь оставалось сидеть до 1965 г. А пока – в 1961 г. – большую партию заключенных, в их числе и Стрельцова, отправили в Донскую колонию Тульской области. Точнее, колония или исправительное учреждение УЮ 400/5, называвшееся тогда Смородинской исправительно-трудовой колонией, была открыта в 1960 г. – как раз в год приезда Стрельцова. Под колонию тогда же были приспособлены корпуса бывшей шахты Подмосковного угольного бассейна. Это была колония общего режима для содержания осужденных за не самые опасные преступления. С 28 ноября 1960 г. Эдуард Стрельцов находился в ИК-5, а с 13 августа 1962 г. – в ИК-1.

Защитник «Торпедо» Виктор Шустиков, чаще других навещавший Стрельцова, вспоминал, что в Электросталь приезжать к Стрельцову стали многие болельщики с ЗИЛа: «Приедешь в колонию – а там столько зиловских машин, что встать негде. Все ехали к Стрельцову». Шустиков считает, что именно по этой причине Стрельцова и переправили в Тульскую область – туда нельзя было просто так приехать без специального пропуска.