Эдуард Стрельцов

Ну а теперь настала пора рассказать о той истории, которая приключилась перед отъездом в ГДР. Постараюсь не отступать от фактов, потому что через два с небольшим месяца выйдет печально известный фельетон с изложением тех же вроде бы событий. Сначала внимательно послушаем В. К. Иванова: «Мы встретились со Стрельцовым днём в Сокольническом парке задолго до отъезда поезда, пообедали, заехали навестить мою захворавшую сестру и явились домой за вещами. Я собрал саквояж и о чём-то разговорился с матерью. Раздался телефонный звонок: Стрельцов торопил.

— Не волнуйся, времени ещё много, успеем, — успокоил я. — На такси за 15 минут доедем.

— Ну, ладно, будешь выходить — позвони...

Если бы мы обедали без вина да не захватили к сестре бутылку шампанского, я не был бы в тот момент так самонадеян. Стрельцов же, как всегда вне поля, подчинился воле другого человека.

Мы ползли в такси по улице Горького к Белорусскому вокзалу, и пешеходы обгоняли нас. Был час пик, мостовую запрудили автомобили, красный свет светофора ежеминутно останавливал движение. Когда мы выскочили на платформу, поезд Москва — Берлин уже ушёл. На перроне нас встретил бледный и растерянный работник Федерации футбола, который должен был ехать вместе с командой, но остался из-за нас».

Не верить рассказу футболиста, который к тому моменту (1972 год) потренировал родное «Торпедо» и в скором времени вернётся туда в том же качестве, невозможно. Я не раз упоминал об исключительной честности Валентина Козьмича — однако здесь она всё равно поражает. Ведь ни о чём не забыл: ни о вине за обедом, ни о шампанском у сестры. А главное — Эдуард-то, выходит, волновался гораздо больше. Звонил сам! Не хотел опаздывать. А какие же, спросят, «пробки» в Москве 1957-го? Шестьдесят-то лет назад было совсем другое движение в столице. Личных автомобилей намного меньше, как, впрочем, и маршрутов городского транспорта. Что ж, если не устраивает объяснение Иванова (центральная улица, народ с работы едет), то вспомните понятие «затор», прекрасно известное автомобилистам со стажем. Заторы существовали всегда (возьмём для примера хотя бы «Дядю Степу» С. В. Михалкова, когда «поломался светофор и сто машин стоят, гудят») и, к несчастью, никуда не пропадут, так как относятся к неизбежным, пусть и редким противным случайностям.

Другое дело, с какой стати они вообще поехали на автомобиле? Надо сказать прямо: здесь любимый народом дуэт оказался не на высоте. Причём весомых оправданий найти не получится при всём желании. Предстояла же сложнейшая игра — так зачем начинать праздновать до, собственно, праздника? И выехать, конечно, пораньше никто не мешал.

Тем мощнее звучит неприглядная правда в рассказе В. К. Иванова. Это к тому, что в феврале 1958 года мы столкнёмся с ложью.

Посмотрим теперь, как развивались события. Действительно, В. П. Антипенок (это он бледный на перроне стоял) с отставшими футболистами на машине догнал поезд, который, по высокому повелению (замминистра или самого министра путей сообщения), вне расписания остановили в Можайске. К сожалению, и здесь придётся столкнуться с искажением реальных событий. Л. Б. Горянов рассказал (и, больше того, приписал рассказанное авторству Л. И. Яшина) эффектную историю о том, как измученный Г. Д. Качалин отказался разговаривать со «штрафниками» и отправил для воспитательной беседы трёх самых уважаемых мастеров: Нетто, Симоняна и Яшина. И Никита Павлович будто бы им, молодым, и сказал, чтобы они, «если мужчины, а не пацаны», доказали это в игре. И смыли, значит, позор. Звучит настолько красиво и правдоподобно, что поверила в это масса народу. Только не было ничего подобного. Симонян в Лейпциг не ездил из-за травмы. Поэтому зажигательную речь в купе произнести не мог.

А что же было? Стенограммы, сами понимаете, нет. Оттого и собрание в поезде трудно устроить: как записывать, трясёт ведь. Можно утверждать одно: до провинившихся довели, что «разбор полётов» пройдёт по возвращении домой и общая оценка будет напрямую зависеть от результата.

И тут — внимание! — реакция Стрельцова, поразившая его многолетнего партнёра Иванова: «Услышав этот разговор, Стрельцов вздохнул и сказал:

— Да, просто выиграть мало. Надо забить гол.

Я думал о том же, но вслух сказать не решился: как его забьёшь, этот гол?» («Центральный круг»).

Видите, в чём правда-то? Не было никакого «суда старейшин», Стрельцов сам себя обязал забить (потому что в пожеланиях руководства говорилось о хорошей игре и, естественно, общей победе, а не о личном голе Эдуарда). То есть грех свой он ощущает много сильнее тех, кто его обвиняет и будет обвинять. И оттого судит, наказывает себя лично. Как же часто советских профессионалов отличал от советских же функционеров масштаб личности! В сущности, нездоровый на тот момент Стрельцов берёт на себя «повышенные обязательства», не заручаясь ничьей поддержкой. Причём при победе не придётся рапортовать «лично кому-то»: в лучшем случае согласиться с тем, что «инцидент исчерпан», а к нему конкретно претензий нет.