Эдуард Успенский

Сюда входили традиционные рассказы, связанные со скелетами, вампирами, красным печеньем, с котлетами, в которых встречался человеческий ноготь, и т. д.

Ко второй группе относились ужасы научно-фантастические.

К ним относились Черная Смерть из канализации, Космические Гипнотизирующие Глаза, смесь человека с летучей мышью.

И к третьей группе относились самые ужасные ужасы — ужасы необъяснимые.

Такие, как Красная Рука, Черная Простыня, Черный Тюльпан, Женщина с Красным Лицом, Белые Перчатки, Зеленые Пальцы и т. д.

Именно от этих историй исходила непонятная угроза, и никак Матвеенко не мог отмахнуться от них, считая пустым вымыслом.

Рахманин уже не рад

Рахманин жил в Москве один. Он снимал угол у старушки. Но сама его старушка постоянно жила у другой старушки — своей соседки. Так что Рахманин, снимая угол, фактически снимал целую московскую комнату с телефоном. И первое, что он увидел, войдя к себе, большое красное пятно на стене. Точнее, блекло-красное. Он позвал хозяйку.

— Нина Николаевна, что это?

— Где?

— Вот здесь на стене.

— Ничего. Обои потрескались.

— А вот это красное что?

— Где красное, Витек? Это серебряный накат.

— А красного нет?

— Нисколечко нет. Это у тебя пятна радужные в глазах. Со мной такое тоже бывает. Особенно после гимнастики.

— Вот это новость! — поразился Рахманин. — Вы гимнастикой занялись?

— И я занялась. И Наталья Ивановна занялась. Нам по телевизору велели. «Для тех, кому больше семидесяти».

— Вот и хорошо, — сказал Рахманин. — Со временем и я к вам присоединюсь. Особенно если буду жив. Значит, нет красного?

— Нет, совсем нет.

Рахманин успокоился. Но тут зазвонил телефон. И страшный голос пропел Рахманину:

Бегут, бегут по стенке Зеленые Глаза.
Они девочку задушат, да, да, да.

Потом раздались гудки.

Он плюнул и пошел на улицу.

Рахманин был одинокий ковбой. Обходился в Москве без друзей и знакомых. Пожалуй, в первый раз он пожалел, что не к кому пойти и рассказать о происшествиях последних двух недель.

Он шел куда глаза глядят. В своем Покровском-Стрешневе он знал каждый уголок. Но сейчас он увидел, что оказался в районе, в котором никогда не был. Стояли дома непривычной конструкции, росли деревья незнакомого вида. И на улице не было ни одного человека. Казалось, что в этой части города только что наступило самое раннее-раннее утро.

Он подошел к остановке трамвая. Номера были какие-то странные № 1932–1958, № 1983-19…

— Как цифры на кладбище, — подумал Рахманин.

И сразу же показался трамвай. Он шел почти бесшумно, хотя выглядел очень старым на вид, как будто сошел с дореволюционной фотографии, и по логике должен был бы греметь.

Он все ближе и ближе. Глаза у Рахманина полезли на лоб, потому что трамвай был черного цвета. Не трамвай, а катафалк.

Двери распахнулись. Виктора так и потянуло в черную прямоугольную дыру. Еще секунда, и он сделал бы шаг. Но у него хватило разума повернуться и шагнуть в обратную сторону.

И все резко переменилось. Появились люди. Возник шум города.

— Почему я не вошел в него? — думал Рахманин. — Почему?

И он понял. На трамвае стояла цифра 1968. Это был год его рождения.

Похороны Молока

На другой день Матвеенко вызвал Рахманина в Зеленгород.

— Ну что, студент, едем в Кирекшу?

— Зачем?

— Надо же узнать, что случилось с директором. Почему он скис.

— А может, он и не скис совсем. Может, это шутка, — возразил Рахманин.

— Вот и узнаем, кто так остроумно шутит. Эти шутки как раз для милиции.

— Хорошо. А что вы скажете начальству? Все расскажете про Красную Руку? Про Девушку с Пятном на платье? Про Черный Тюльпан?

— Нет, эти истории не для слабонервных. Вернее, наоборот, — поправился Рахманин. — Эти истории для слабонервных. А наше начальство, оно, как бегомоты, никаких нервов, одни инструкции. Просто у милиции всегда есть дело в радиусе двух тысяч километров от основного места работы. А у меня одна драгоценность есть — музейная икона… изъятая, палехская. Она полгода у меня в кабинете в диване лежит. А по ней давно какой-нибудь музей подмосковный плачет. Вот и поспрашиваем в Кирекше в церкви и в краеведческом музее, не у них ли она украдена.

— А меня вы кем оформите?

— Сопровождающим. Мы поставим ей цену больше трех тысяч. А для такой стоимости охранник нужен. Да еще и машину возьмем.

Нет, Рахманин не рвался в эту командировку. Никакой радости от нее он не видел и осматривать убитых не привык. Но и отказывать Матвеенко не хотел. Было бы нечестно оставить его одного в такой поездке.

— Хорошо, — сказал Рахманин. — Только порой мне кажется, что я от всего этого начинаю сходить с ума. Вы ничего не знаете о Черном Трамвае?

— Нет.

— А за мной, кажется, его присылали.

— Расскажите.