Первую задачу «Комметер» попыталась разрешить просто – сотрудник фирмы прислал Мунку фотографии картин с тем, чтобы художник дал им названия и назначил цену. Со второй дело обстояло сложнее. Для того чтобы картины можно было показывать публике, требовалось вложить значительную сумму в ремонт и изготовление рам. Мунка известили, что эта работа будет произведена за его счет; кроме того, от него потребовали 160 марок за производство ранее присланных фотографий.
Мунк пришел в ярость. В контракте не было ни слова о подобных расходах – он полагал, что за организацию выставок, в том числе за состояние рам и пересылку, всю ответственность несет «Комметер». Кроме того, Мунк был чрезвычайно недоволен тем, что с его гонораров за портреты вычитаются проценты. Он не нашел ничего лучшего, как написать Шифлеру и попросить о помощи. Все это сродни «марокканскому кризису», – пишет он.
Верный друг Шифлер попытался помочь – судя по всему, с большой неохотой. Его задача осложнялась тем, что Мунк уже успел написать возмущенное письмо в «Комметер» и получить ответ, в котором подробно излагалась позиция фирмы. Среди прочего было написано, что Мунк, безусловно, имеет право сам решать, какие рамы подходят его картинам, но галерея не может выставлять картины в их нынешнем виде. Управляющий галереей «Комметер» господин Зур холодно замечает: поскольку публика «в большинстве своем воспринимает ваши картины весьма скептически», то уж, во всяком случае, хотя бы рамы должны выглядеть достойно! Такие объяснения вряд ли могли утихомирить Мунка.
Возмущение художника вполне понятно. Формулировки контракта с «Комметер» были довольно расплывчатыми. Их можно было толковать и так, что Мунк должен получать как минимум 3000 марок в год без каких бы то ни было отчислений. В иных условиях, возможно, именно так оно и было бы, но картины Мунка продавались плохо и фирма рисковала понести значительные убытки. Посему «Комметер» избрала собственное толкование контракта, которое, если в него внимательно вчитаться, тоже имело право на существование.
Плохо было то, что реакция Мунка приобрела болезненную форму. У него сложилось твердое убеждение, что «Комметер» намеренно обманывает его, причем не только в счетах, – Мунк вообразил, что фирма крадет его картины!
Как бы то ни было, выставка в Гамбурге 7 марта все-таки открылась. Сам Мунк по-прежнему оставался в Веймаре. Через два дня после открытия Шифлер прочел лекцию об искусстве Мунка. Публика посещала выставку хорошо. Поступило несколько предложений о покупке картин: 400 марок за небольшой автопортрет, 350 за «Лес», который сам Мунк оценивал в 500 марок, и 500 за «Пепел». «Комметер» умоляла Мунка принять предложения: число покупателей растет, если на некоторых картинах уже висит табличка «Продано». Художнику даже предложили незамедлительно получить аванс наличными – правда, с условием, что он будет считаться частью тех самых 3000 марок.
Больше радости Мунку принесла открывшаяся в это же самое время крохотная выставка в Йене, где были представлены всего четыре картины – три написанные в Эльгерсбурге и портрет Ауэрбаха. Бото Греф написал длинную рецензию, подробно остановившись на биографии художника и истории его творчества. В частности, он сравнил Мунка с Ван Гогом, который тогда едва ли был хорошо известен в Йене. Выводы Грефа отражают двойственность восприятия живописи Мунка в Германии: искусство Мунка, по Грефу, – это «размышления о душе современного человека и германском темпераменте».
В начале марта Мунк, очевидно, ненадолго ездил в Эльгерсбург. Во время этой поездки он написал два пейзажа; один из них занял место среди лучших полотен Мунка. Впоследствии художник создал три версии этой картины.
Мунк установил мольберт на невысоком холме, всего в нескольких метрах от того места, где осенью писал женщин с корзинами. На вершине стояла небольшая избушка – пристанище для туристов. Отсюда открывался прекрасный вид: пашни едва оголились, местами лежит тающий снег, на горизонте – цепь невысоких гор. На картине едва намеченные межи земельных наделов и пересекающие их ложбины создают абстрактную игру линий. На переднем плане стремительная перспектива линий рвется навстречу зрителю, как будто стремясь поглотить его, отчего мирный пейзаж приобретает устрашающий оттенок. Затерянный вдалеке крохотный домик еще больше усиливает это впечатление. Но оно обманчиво – земля эта давно обжита человеком, нужно только дождаться, пока снег растает и придут крестьяне.
Пейзаж «Таяние снегов под Эльгерсбургом» был среди картин, выставлявшихся в Йене. Именно его Греф имел в виду, когда сравнивал Мунка с Ван Гогом.
«Солнечные ванны» и новые трудности
Мунк пробыл в Эльгерсбурге недолго. Через несколько дней он появился в другом курортном городке – Бад-Кёсене, расположенном в сорока километрах к северу от Веймара на реке Зале. Новости, полученные им по приезде сюда, вряд ли могли успокоить его расшатанные нервы.