Эдвард Мунк. Биография художника

Рождество Мунк отметил в Варнемюнде, а потом снова поехал в Берлин. Там он встретился с Шифлером и молодым немецким художником Эмилем Нольде[85], творчеством которого Шифлер интересовался. Нольде так описывает эту встречу:

Мы сидели в пивной – Мунк, Шифлер и я. Шифлер очень хотел, чтобы мы встретились. Он увлеченно и проникновенно о чем-то рассказывал. Мунк изредка вставлял пару слов, а я почти все время молчал. На следующее утро мы снова увиделись. У Мунка было жестокое похмелье. В то время он очень сильно пил. Пил и при этом создавал свою прекрасную графику, писал картины – по-настоящему великий художник. Вот только наша встреча не удалась, и ее нельзя назвать интересной. Больше мы никогда не виделись.

К сожалению, Нольде ничего не пишет о фризе, который они вместе ходили смотреть. Шифлер отзывается о нем довольно сдержанно. Похоже, фриз не произвел на него такого впечатления, как другие работы Мунка. Вместо этого Шифлер пересказывает извинения Мунка за то, что вечером накануне он крепко выпил. Дело в том, что один случайный знакомый – они познакомились лет пять назад на одном концерте – спросил у него, не болит ли рука. «Когда мы виделись в последний раз, я, наверное, был здорово пьян», – сказал Мунк. «Да уж, действительно», – согласился знакомый. Напоминание о простреленной руке так расстроило Мунка, что он напился. На следующее утро он все никак не мог успокоиться и поведал Нольде историю о «женщине, которая никак не хотела отпускать его».

Мунк остался работать в Берлине. Он хотел ненадолго съездить в Париж и показать там свои картины, и в первую очередь последнюю версию «Смерти Марата». Но недаром доктор Линде называл Берлин рассадником пьянства. Тете Карен Мунк пишет, что физически он чувствует себя хорошо, дело «только» в нервах. Письмо Яппе подтверждает впечатление, что нервы далеко не в порядке: Мунк не может писать друзьям без того, чтобы это не напоминало ему о норвежцах. Он снова и снова рассуждает о Тулле, Хейберге и Бёдткере. Художник сравнивает себя с Иосифом, который не дал соблазнить себя жене Потифара:

Эта банда сторонников прелестей свободной любви старалась заманить меня в западню только потому, что одним солнечным весенним днем я посмел… поддаться чарам стареющей прелестницы и не посмел сыграть роль Иосифа. Братья продали меня, но несмотря на то, что я не стал Иосифом, я стал воином в стране фараона.

Последние деньги Мунк потратил на оплату нескольких типографских счетов. Он написал Тилю и попросил выслать 3000 марок. Но у Тиля в то время были трудности с наличными, и он попросил художника подождать. Тогда Мунк в отчаянии взывает к нему: «Пришлите хоть что-нибудь, – все, что сможете наскрести. У меня совершенно нет денег».

Наконец деньги пришли, и Мунк отправляется в Париж.

Рыцарь печального образа

Енс Тис неутомимо занимается просветительской деятельностью, знакомя широкую публику с норвежским искусством, и в особенности с искусством Мунка. Он помещает статью о друге в престижном немецком журнале «Цейтшрифт фюр бильденде кунст», посвященном изобразительному искусству, а самое главное, работает над книгой «Норвежские художники и скульпторы» – первой в Норвегии историей искусства. По моде того времени она выходит по частям, в тетрадях. В 1907 году Тис завершает свой труд обзором творчества Мунка и Вигеланна. Художник получает в подарок личный экземпляр.

В феврале 1908 года, отправившись в Париж, Мунк взял книгу с собой вместе со «Смертью Марата» и этюдом к фризу Рейнхардта. Но во время пересадки в Кёльне с Мунком случилось несчастье, виной которому его психическое состояние. В письме Равенсбергу он в красках описывает, как в вагоне-ресторане враг подсыпал ему в стакан яд. С помутившимся сознанием он вышел на перрон без багажа, а в это время враждебные станционные служащие «украли мою картину, наводящую ужас, – “Смерть Марата”… мой саквояж, а вместе с ним и книгу Тиса, которая должна была служить мне удостоверением личности… Я просто не знал, что делать…» Однако тут ему в голову пришла идея: «Я громко и отчетливо объявил, что, если мне сейчас же не вернут “Смерть Марата”, я, величайший в мире художник, позабочусь о том, чтобы мой родственник, король Эдвард, объявил Германии войну».

Угроза предстоящей войны с Англией, очевидно, напугала персонал кёльнского вокзала, и картину принялись усердно искать. Мунк же тем временем отправился на улицу, где его окружила «шайка бандитов». «К сожалению, яд подействовал на зрение», и он принял их за нищих. Охваченный «благородным чувством сострадания», художник подает «бандитам» милостыню. Их главарь показался ему особенно жалким, находящимся на грани голодной смерти, поэтому Мунк вытащил голубую сотенную купюру и отдал ему.