Все подозрения и конфликты не мешали художнику работать. Когда Шифлер три недели спустя снова приехал в Берлин на свадьбу кого-то из своих родственников, он увидел в гостиничном номере Мунка большое полотно, на котором были изображены нагая рыжеволосая женщина и труп нагого мужчины, чье распростертое тело было написано в странной укороченной перспективе. «Смерть Марата» – так художник назвал эту картину. Мунк рассказал, что ему позировали супруги Гревениц. Их фамилия забавляла его, и он постоянно именовал супругу «Графиней»[82]
. Художник сделал также гравюру с ее портрета, которая могла бы войти в каталог Шифлера.К этому времени Мунк окончательно договорился с Рейнхардтом о фризе, который предназначался для украшения одного из артистических фойе театра. Художнику хотелось использовать свой прежний цикл мотивов о любви и смерти. Режиссеру удалось снизить цену до двух с половиной тысяч марок, хотя поначалу Мунк хотел получить больше.
А в Стокгольме его, уже с Рождества, ждали в гости супруги Тиль. 23 марта он уезжает из Берлина и отправляется сначала в Гамбург. Вечером художник неожиданно появляется в доме Шифлера на Оберштрассе с известием, что хочет сделать офорт «ангелочка», но тут же разводит руками и говорит, что с собой у него нет никаких инструментов.
На следующий день Мунк приходит снова, на сей раз с медной пластиной и гравировальной иглой. Отилии приходится позировать, а поклонник графики Шифлер с восторгом наблюдает за работой художника. Обгоревшей спичкой Мунк делает эскиз на блестящей медной пластине, потом начинает процарапывать изображение. Он не совсем доволен собой и ворчит, что лучше было бы изготовить литографию.
После обеда Мунк с Шифлером пошли пройтись по набережной реки Альстер. Во время этой прогулки Мунк много говорил о приступах помрачения рассудка, которые порой испытывал, – вспомнил историю с «гипнозом» голландца и «кражу» тысячной купюры. Потом он заговорил о семье, сестрах и братьях, об отце. В предисловии к готовящемуся каталогу Шифлер написал, что Кристиан Мунк мучил детей излишней религиозностью. Само по себе это верно, согласился художник, но все-таки попросил смягчить формулировку.
На следующий день Мунк посылает за Шифлером такси, чтобы доставить его в «Альстер-павильон» – популярное кафе, расположенное у озера Бинненальстер. Сам он встречает его у столика и за чаем с коньяком жалуется, что простудился в гостинице. Новое прекрасное здание «Комметер», с конторой и выставочным залом, находится неподалеку. Художник просит Шифлера пойти туда и добиться расторжения контракта. Доверенность, которую он пишет, умещается в одну строку. Господин Зур охотно соглашается. Шифлер спрашивает, не является ли причиной конфликта то, что стороны просто-напросто не нашли общего языка, но Зур обращает его внимание на тот факт, что Мунк сам первым начал писать «неприятные» письма.
Выяснив отношения с «Комметер», Мунк через Любек едет в Стокгольм. Там он пишет портрет Эрнеста Тиля в полный рост. На нем меценат предстает в образе утонченного эстета, высокомерно и насмешливо взирающего на мир.
20 апреля Мунк возвращается в Гамбург. Перед окончательным расторжением отношений с «Комметер» они с Шифлером снова держат совет в «Альстер-павильоне». Небольшое затруднение вызывает фриз, заказанный Рейнхардтом, – он не фигурирует в отчете. Шифлер полагает, что у них нет никаких причин вообще упоминать о нем. Мунк горд тем, что «победил» «Комметер»: «Опытный полководец сначала подпускает врага поближе, а потом разбивает его в пух и прах». Потом они обедают, и Мунк рассказывает своему заинтересованному слушателю о шведских банях, где клиента обслуживают женщины. Они договариваются, что Мунк придет вечером в гости, но позже он звонит и сообщает, что прийти не сможет.
А потом Мунк и вовсе исчезает. Шифлер в растерянности, ведь необходимо забрать у «Комметер» более сотни полотен, застраховать и найти помещение для их хранения. Луиза предлагает выделить для этого помещение у них в доме, но Шифлер опасается значительных расходов на страховку. Он уже получил несколько предложений, но Мунка найти нигде не может: «Досадно, что с Вами так трудно связаться… Все-таки необходимо принять очень важное решение, которое я без Вашего согласия принять не могу».
В конце концов Мунк откликнулся. 29 апреля он объявился, чтобы проследить, как идут дела с картинами, и даже отважился прийти к Шифлеру в гости. Хозяин как раз распаковывал новые литографии двадцатидвухлетнего Карла Шмидта-Ротлуфа[83]
. «Да он сумасшедший! – воскликнул Мунк, а потом добавил: – Ну вот, теперь я говорю то же самое, что всегда говорили обо мне».