Эдвард Мунк. Биография художника

Из Бергена Мунк с Равенсбергом направились в Хардангер, а оттуда решили добираться домой через горы. Они плыли по фьорду на пароходе; вокруг расстилался эффектный пейзаж – еще совсем недавно подобные виды, перенесенные на холсты, неплохо кормили в Германии норвежских художников. Как тут было удержаться от сарказмов – путешественники словно перемещались из одной роскошной картины в другую! Разумеется, попался им и «неизменный пароход»; а веранда гостиницы была украшена девушками Ханса Дала. Равенсберг записал слова Мунка: «Вообще-то интересно поглядеть на природу, о которой столько лгали, – она-то не виновата, несчастная».

Мунк, кажется, совершенно избавился от нервозности, мучившей его во время недавней поездки вдоль побережья, и пребывал в приподнятом настроении. Он сам прекрасно осознавал, что ему свойственны такие перепады. Художник описал Равенсбергу свою «кривую настроения»: Мунк утверждал, что прежде за хорошее настроение ему приходилось расплачиваться приступами депрессии, – дескать, и алкоголь он принимал исключительно для того, чтобы дать отдых расстроенным нервам. Теперь же он болтал как заведенный, а в развитие своих рассуждений быстро набрасывал маленькие рисунки.

В Скрюббен они прибыли 6 июля. Вскоре к ним присоединился Гирлёфф, которого Мунк пригласил в гости. Этим не преминул воспользоваться Равенсберг, на время пребывания в поместье Гирлёффа уехавший в Кристианию; но сначала Гирлёфф свозил друзей покататься на моторной лодке.

Скорее всего, именно в эти дни Мунк и написал «дружеский портрет» Гирлёффа – примерно в том же формате и стиле, что и ранее выполненные портреты Яппе и Равенсберга. На картине мы видим уверенного в себе человека, одетого в желтое пальто, на заднем плане виднеется кусочек фьорда Крагерё. Гирлёфф держит в руке шляпу, вид у него такой, будто он хочет что-то сказать. Как написал Мунк, он изображен в момент обращения с воображаемой речью к жителям Крагерё: «Осмелюсь доложить, что я, стало быть, вернулся в родной город, который ни в коей мере не опозорил, дорогие сограждане!»

Тем летом Мунк с удовольствием принимал гостей. Среди них оказались Эва Мудоччи и Белла Эдвардс – они находились на гастролях в Норвегии, и маршрут их пролегал через Крагерё. Нет никаких оснований предполагать, что Эва и Мунк встречались после неудачного свидания в Эрфурте. И вряд ли Мунку было что-то известно о серьезной перемене в жизни Эвы, случившейся год назад, вероятно, в Копенгагене, – она стала матерью. Близнецы, мальчик и девочка, были, по всей видимости, плодом мимолетного брака.

На концерт Мунк не пошел, но на следующий день после концерта пригласил обеих в Скрюббен. Они пили чай при свечах, хотя на дворе стояло лето и было совсем светло. Потом Мунк показал гостьям сад, где на палки были насажены клубни турнепса, – это были мишени, изображавшие врагов. Он объяснил, что стреляет здесь по «врагам» в свое удовольствие – когда только пожелает! К счастью, у сада имелось и более мирное применение: хозяин нарвал гостьям вишен и роз.

Стемнело, и Мунк проводил девушек до гостиницы, на прощание пообещав подарить пару-тройку графических оттисков. Он позвал их в гости на завтра, но, когда они пришли, выяснилось, что он заболел гриппом. Эва и Белла зашли попрощаться и больше с Мунком не виделись. Они продолжили норвежское турне, а художник, между прочим, оплатил их счет за проживание в гостинице.

Надо полагать (хотя наверняка утверждать нельзя), это была последняя встреча Эвы и Мунка. Спустя месяц, по возвращении в Париж, она посылает ему благодарность за теплый прием, вспоминает о вишнях и розах. Письмо написано дружеским, но несколько отстраненным тоном. Нет и следа страстной увлеченности, характерной для ее писем, датируемых весной и летом 1906 года. Теперь она обращается на «вы» к тому, кто еще три года назад был для нее «милым Эдвардом».

В эти же дни Мунк пишет Тилю: «Я живу в одиночестве, которое на самом деле естественное для меня состояние. Теперь у меня нет под рукой виноградной лозы, на которую я мог бы опереться, – не говоря уж о том, что она была довольно шаткой опорой». Мунк несколько преувеличил свое одиночество – помимо разных гостей, его регулярно навещали Гирлёфф и Торвальд Станг; есть основания предполагать, что они по очереди жили у него в Скрюббене. Не обошлось и без портрета Станга в полный рост. А вот что касается отсутствия «теперь виноградной лозы для опоры», то надо сказать, что художник изрядно волновался, как сложится его жизнь трезвенника: «Я усердно работаю, очень любопытно, что выйдет из моей безалкогольной живописи».

В целом Мунк разделял мнение Линке Йоргенсен, медсестры из клиники профессора Якобсона, которая в письме напомнила ему его же собственные слова: настоящее искусство создается лишь ценой утраты мира и гармонии. Линке казалось, что трезвая жизнь для Мунка временное явление, а потом он вновь устремится в «омуты и водовороты».