Эдвард Мунк. Биография художника

Другой эпизод был еще более невинным. В уважаемом немецком журнале «Кунст унд кюнстлер» («Искусство и художники») имелась рубрика, под которой публиковались короткие анекдоты из мира искусства. Там-то и было напечатано приписываемое Мунку высказывание, что, мол, он не хочет больше заниматься графикой, потому что Шифлер требует от него подробнейшего описания каждого оттиска! Несмотря на всю свою нелюбовь к писанию писем, тем более на немецком, Мунк набросал множество длиннющих черновиков письма к Шифлеру, полных нервных уверений в том, что это была только дружеская шутка и что у него есть свои, чисто творческие причины на время оставить занятия графикой. А Шифлер, кстати сказать, человек с отличным чувством юмора, даже не читал этой заметки.

Осенняя поездка Мунка приняла отчетливый характер ностальгического паломничества по памятным местам прошлого. Художник заехал в Хемниц, встретился с вдовцом Гербертом Эше и вновь посетил дом ван де Вельде, где беспокойной осенью 1905 года провел целый месяц. Побывал в Париже, навестил композитора-любителя Вильяма Молара, с которым тесно общался в 1890-х годах и от которого, видимо, впервые услышал о Гогене.

Елка Розен и Фредерик Делиус по-прежнему жили в Гре. Делиус был прикован к инвалидному креслу и быстро угасал. Елка умолила Мунка приехать в гости, и тот, несмотря на свой страх перед больными, все же решился навестить старого друга.

По сведениям из не очень надежного источника, в Париже в тот раз Мунк встретился еще с одной персоной. Во всяком случае, годы спустя доживающая свои дни в доме для престарелых, впавшая в глубокую бедность, Эва Мудоччи утверждала, что последняя ее встреча с Мунком состоялась «в Париже, за несколько лет до [Второй мировой] войны». Если Эва не фантазировала, такая встреча могла произойти либо этой, либо следующей осенью. Ранее, однако, Эва говорила, что последний раз они с Мунком виделись в 1909 году в Крагерё.

Во время этих поездок роль тихой гавани для Мунка выполняла Швейцария. Из Парижа он направился прямиком туда и провел месяц в Базеле и Цюрихе. Для него, по-видимому, это было все равно что побывать на курорте.

В декабре 1926 года Мунк вернулся из Швейцарии домой. Свое шестидесятитрехлетие он встретил в поезде. На следующий день он прибыл на Восточный вокзал в Осло, где уже дежурил журналист «Афтенпостен». На этот раз газету трудно было в чем-либо упрекнуть, она обеспечила художнику очень теплый прием, отчасти объясняющийся восторгом, который вызвала его выставка в Мангейме: «Сегодня утром Эдвард Мунк, одетый в серый костюм и серый плащ, с маленьким чемоданом в руке, вышел из купе международного поезда и ступил на землю Норвегии. Он отдал чемодан носильщику, и несколько минут спустя можно было увидеть его идущим по улицам Осло, как будто он и не покидал столицу… А между тем он вернулся с очередным оглушительным успехом на счету – после своей большой выставки в Германии».

Творчество Мунка – квинтэссенция нашего времени

«Афтенпостен» написала чистую правду: выставка в Мангейме действительно имела оглушительный успех. Однако Мангейм был провинцией, а Мунк заслуживал большего. И как раз в те дни, когда эхо мангеймского триумфа еще не утихло, два серьезных господина задумались над тем, как выставить картины Мунка в немецкой столице. Один из них был уже известный нам Курт Глазер, другой – директор Национальной галереи в Берлине тайный советник Людвиг Юсти.

Пока шло обсуждение проекта, планы потихоньку разрастались. Национальная галерея располагала большим зданием на Унтер-ден-Линден. Посему было решено, что не стоит довольствоваться картинами из Мангейма, а следует освободить два этажа под действительно большую выставку Мунка – настоящую эпохальную ретроспективу, предоставляющую возможность показать творчество норвежского художника во всем его многообразии.

Коллеги принялись за работу с прусской основательностью. В январе Глазер и Юсти приехали в Норвегию. Глазер познакомил директора со всеми нужными людьми, и Юсти взял на себя организаторские заботы. Сначала он навестил частных коллекционеров и Национальную галерею Осло, затем обратился к министру по делам церкви – именно это министерство было высшей инстанцией, которой подчинялась Национальная галерея, – с целью обсудить вопрос временной передачи картин Мунка берлинской галерее. Потом он отправился в Берген, чтобы посмотреть находящиеся там картины, в особенности собрание Расмуса Мейера, которое по завещанию мецената после его смерти было обращено в музей. Под конец Юсти уговорил Мунка предоставить для выставки подборку из постоянно растущего личного собрания художника, составленного из картин, не предназначенных на продажу.

Газета «Тиденс тейн» («Знак времени») поинтересовалась у художника, не собирается ли он поехать в Берлин вместе с картинами. «Все может быть, – ответил Мунк. – Если чему-то суждено случиться с картинами по дороге, я лучше утону с ними вместе».