Ее город

Цзя Чуньцзяо, хихикая, пыталась сунуть налитые груди в рот Чжань Гобиня. Чжань Гобинь задохнулся от сильного запаха молока и пота женских подмышек. Сперва он разозлился, но затем ощутил мощный прилив возбуждения. Гнев потерпел поражение, как это часто бывало.

А что он мог поделать? Цзя Чуньцзяо идеально подходила командиру Лю, с которым была помолвлена раньше. В обычной жизни она так же харкала, сморкалась и портила воздух после еды. В любой ситуации его жена могла небрежно высморкаться сквозь пальцы, затем стряхнуть сопли с руки, надеть туфлю и начисто вытереть пальцы прямо об обувь. Позволяла она себе подобное и в Ухане, в доме родителей Чжань Гобиня, за обеденным столом, в присутствии младших брата и сестры. Родные Чжань Гобиня делали вид, что ничего не замечают. Но лишь делали вид. Хотя было бы неплохо, если бы все сделали вид, будто не могут мириться с подобным явлением. Однако такова семейная привязанность. Он уже довольно долго жил вдали от семьи, понимал, что к чему, и молчаливо принимал притворство родных. Теперь он привозил жену и сына в Ухань только на Новый год, когда полагалось воссоединяться с семьей.

Накануне Нового года они приходили на ужин к его родителям, на следующий день вместе с Чжань Хунвэем поздравляли дедушек и тетушек, а потом садились на автобус дальнего следования и ехали к его свекрам. В деревне Чжань Хунвэй тут же убегал играть с деревенскими ребятишками. Цзя Чуньцзяо расслаблялась и расплывалась в улыбке — она чувствовала себя здесь как рыба в воде. Чжань Гобинь продолжал притворяться вежливым, продолжал изображать, будто ничего не видит. А Цзя Чуньцзяо испытывала неловкость каждый раз, когда ездила к родным Чжань Гобиня.

Как-то она стала допытываться:

— Я им не нравлюсь?

— Ну что ты! — воскликнул Чжань Гобинь.

— Значит, ты им не нравишься?

— Ну что ты!

— Им не нравится их внук?

— Ну что ты!

— Что ты заладил! — Цзя Чуньцзяо вздохнула и проворчала: — Вы, городские, все такие скучные, и твои родные тоже. Зачем так жить?!

Чжань Гобинь отмахнулся:

— Ну, не только наша семья такая. А разве другие семьи иначе живут? К чему вся эта слащавость?

Цзя Чуньцзяо ответила:

— Мы, деревенские, лучше. Посмотри на нашу семью — все друг с другом общаются ласково и сердечно!

Чжань Гобинь не стал отвечать на слова жены. Его темные зрачки замерли в середине светло-карих глаз. Это была та пустота, с которой мужчины презирают домашние дела, и которой женщины с трудом противостоят. Даже если у женщины много мыслей, ей ничего не остается, кроме как отпустить их. Разве могла Цзя Чуньцзяо подумать, что Чжань Гобинь — словно пересаженное дерево, не имеющее глубоких корней? Поцелуи в ее семье принадлежали ей и сыну, а не Чжань Гобиню. Отстраненные остекленевшие глаза Чжань Гобиня излучали неописуемое одиночество лишенного корней дерева.

Но это не имело значения, потому что Чжань Гобинь не любил сельскую местность и никогда не желал слиться с ней. С широкими плечами, с сигаретой в уголке рта, он шагал по пыльной деревенской дороге, выдыхая дым, кашляя и отплевываясь, здоровался с односельчанами, но при этом совершенно не хотел становиться одним из них. Поэтому, видя радостное лицо жены, он не вздыхал и не допытывался, а продолжал притворяться. Лично ему все равно. Пока жена и сын искренне счастливы, он будет ощущать легкость и удовлетворение как муж и отец.