Ее город

Внезапно это показалось нам дико смешным. Четыре с половиной мао и пять мао — велика ли разница? Столь «большое» одолжение принимать от бригадира не имело смысла, поэтому все проглотили гнев и разошлись. Лишь Не Вэньянь не выдержала, прикусила губу чуть ли не до крови, а потом воскликнула:

— Этот пройдоха нас дурит! Вот же мерзавец! Я хочу поговорить с ним!

Ван Хунту подозвал к себе бригадира — тот подошел и остановился как вкопанный.

— Хватит вешать нам лапшу на уши. Если ты и правда не хочешь на нас заработать, то надо снизить носильщикам таксу. За каждое коромысло — по два с половиной мао, как тебе такая идея?

Бригадир возмутился:

— Это что вообще такое? Только что все восемь семей согласились, кивали башками!

Не Вэньянь сказала:

— Мы не кивали. А на других мне плевать. Я радею за две квартиры на восьмом этаже. Сделайте нам таксу по два с половиной мао.

— Хозяйка, вынужден вас обидеть: возьму я со всех поровну. По четыре с половиной.

Не Вэньянь напустилась на него:

— Вот что я тебе скажу. Не стоит слишком уж борзеть. Ты ведь по всей округе предлагаешь свои услуги, так? Один из моих братьев работает в администрации, а другой — в полиции, веришь?

Бригадир поднял обе руки, словно сдавался, и холодно проговорил:

— Верю я, разумеется, верю! И боюсь! Да и если вы меня дурите — это пустяки. Но прошу все же проявить снисхождение. У вас тут восемь таких квартир, и всем настолько снизить цену я себе позволить не могу — как я людей уговорю на подобное?!

Не Вэньянь сказала:

— Ой, да я сама это сделаю. Договорюсь с носильщиками. Только не надо строить козни втихаря. Я на такое не поведусь. Знаешь ли, незаменимых людей нет. Как говорится, когда мясник помирает, свинину все равно едят!

Ван Хунту подошел к ним и свирепо уставился на бригадира. Под напором супругов тот снова поднял руки в молчаливом согласии. Не Вэньянь потащила меня к старому носильщику. Тот молчал, и, в общем-то, никакого обсуждения не получилось, потому что вещала исключительно Не Вэньянь. Она сказала:

— Мы обо всем договорились с бригадиром. Ты от него в этом вопросе больше не зависишь. Теперь он тобой не распоряжается — будешь трудиться только на нас с соседкой, а когда закончишь, мы с тобой напрямую рассчитаемся. Понял?

Старик как будто бы не понял — ни один мускул не дрогнул на его лице. Не Вэньянь еще раз повторила то же самое, но с бо́льшим чувством, и до него вроде что-то дошло. Он поискал взглядом бригадира — видимо, волновался и хотел получить одобрение начальника. Не Вэньянь снова помянула двух своих младших братьев и заверила, что старому носильщику не стоит бояться бригадира, беспокоиться не о чем — тот согласился и не станет портить жизнь старику. Долго, правдами и неправдами, она уламывала старика, и в конце концов он кивнул. После этого мы осыпали его благодарностями. Не Вэньянь дала ему яблоко. Ван Хунту зажег и вручил сигарету, и еще по одной вставил за каждое его ухо.

В результате этот старик в одиночку перетаскал отделочные материалы в наши квартиры. Даже когда оказалось, что мешки с цементом порвались, мы не стали придираться. Карбонат кальция рассыпался по всей лестнице, а старый носильщик даже не заметил; кроме того, он перебил целую кучу керамической плитки. Не Вэньянь очень переживала. Она готова была взорваться, но боялась, что других носильщиков не найдет, а потому придержала гнев и взялась умолять старика. Перехватив его взгляд, она обиженно попросила: «Будь поаккуратнее, ладно? Мы простые люди, живем на одну зарплату, содержим старых родителей и детей. Нам правда очень несладко приходится, понимаешь?»

Старик отводил глаза, но ничего не отвечал. Рабочие, которые стояли рядом, посмеивались. Не Вэньянь разозлилась и напустилась на них:

— Чего ржете? Что тут смешного?

Молодой носильщик не смутился:

— Так мы не над вами смеемся, а над стариком. Он словно немой, как истукан каменный.

В этих словах слышался подтекст: он вроде бы ругал старика, но на самом деле защищал его. Не Вэньянь вскинулась, а потом решила, что ей не по статусу пререкаться с каким-то мигрантом, тем более если сейчас она его переспорит, то рабочий, ремонтируя ее квартиру, может напакостничать — например, использует меньше гвоздей, и тогда пол вскоре расшатается. Не Вэньянь отстала от рабочих, прикрыла рот рукой, прибежала ко мне, плюхнулась на балконе и с силой постучала по области сердца, приговаривая:

— Мне плохо! С сердцем…

В следующий раз старый носильщик перетаскивал наверх стекла и зеркала и отбил уголки. Не Вэньянь снова взмолилась:

— Старик, я тебя даже дедушкой готова называть! Прошу тебя, будь осторожнее!

Старик молчал, понурившись и прижимая к себе коромысло.

Она продолжила:

— Посмотри на себя! Голова уже вся седая, все тяготы человеческой жизни тебе понятны, житейской мудрости ты набрался. Мы ведь так хорошо с тобой обращались, подарили тебе фрукты и сигареты, помнишь? Почему же ты такой невнимательный и безалаберный? Стекла и зеркала очень дорогие!