Ее худший кошмар

— Ты, в отличие от них, не засветился, — сказала Эвелин, пытаясь обернуть сказанное им в свою пользу. — Никто не знает, что ты тоже в этом замешан. В том числе и полиция.

— Зато знаешь ты.

Услышав в его голосе фаталистические нотки, она попыталась дать им отпор. Ей нужно вселить в него надежду.

— Честное слово, я никому не скажу.

Гленн закатил глаза.

— Тебе и не придется. Полиция предложит Кушу и — Петровски сделку, чтобы взять за мягкое место Сноудена и Дугалла, которые, в принципе, к этому вообще не — причастны, разве что трахнули ее пару раз, вот и все. И тогда один из них настучит на меня. Это лишь вопрос времени.

Так значит, он знает, что потеряет работу. Но зачем ему… все это? Почему он прячется в ее доме?

— Как ты попал внутрь?

Гленн свободной рукой взъерошил волосы, отчего стал еще больше похож на безумца.

— Я… я разбил окно, — сказал он, однако то, как он выпалил эти слова, как забегали его глаза, прежде чем он их произнес, заставили ее усомниться в его правдивости. Он явно лгал. Учитывая, какой лютый на улице мороз, внутри дома было слишком тепло. При разбитых окнах так не бывает. Эвелин тотчас вспомнилось, как холодно было вчера в доме Фицпатрика.

Глен явно взломал замок задней двери — как и тот, кто подкинул ей в постель отрезанную руку. Эвелин пристально посмотрела на него и вся напряглась. Кстати, сигнализацию в ее доме установил не кто иной, как Гленн! Прежде чем устроиться в тюрьму, Гленн работал на своего дядю. И кто лучше знает, как отключить сигнализацию, чем тот, кто ее сам же и устанавливал!

О господи!.. Он также устанавливал сигнализацию в доме Лоррейн! А по ее рекомендации и в доме Рассела. Он вполне мог знать про незапертый дровяной сарай.

Гленн с прищуром посмотрел на нее.

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем, — ответила она. Между тем перед ее мысленным взором предстала записка, которую Уиткомб позавчера вечером оставил на ее столе вместе с пирожным. Тогда ее мысли были заняты другими вещами — сначала она спешила снять копии с найденной у Фицпатрика папки, затем разговаривала по телефону с бывшей женой Гарзы и потому не обратила особого внимания на почерк. Да что там! Даже толком не прочитав записку, она выбросила ее. Уиткомб был ее другом. Ей и в голову не могло прийти, что могут иметься причины внимательнее присмотреться к его записке. Но теперь она вспомнила, как он написал ее имя. Моментально бросалась в глаза буква Э — большая и с наклоном влево. Точно такая, как на подделанном переводе Гарзы!

— Только не лги мне!

Похоже, он понимал, что она о чем-то догадывается. Может, о чем-то проболтался Куш, который приходил к Гарзе и предлагал ему наркотики и порнуху, чтобы тот пырнул Хьюго. Но именно Гленн взял на себя подделку ордера о переводе, что означало, что он причастен к нападению на Хьюго не меньше, чем Куш и Петровски.

— Я не лгу, — ответила Эвелин. — А лишь… пытаюсь понять, что ты делаешь в моем доме.

Ее ответ его не убедил. Он наставил на нее пистолет.

— Я жду.

— Чего?

— Кого. Один мой приятель в тюрьме должен отпроситься с работы и принести мне денег. А они мне нужны позарез. Куда я без них денусь? — Он покосился на содержимое ее сумочки, которое рассыпалось по полу. Не спуская с Эвелин дула пистолета, Гленн присел на корточки и принялся рыться в ее бумажнике.

У Эвелин болело бедро. А также запястье, которое он вывернул, отнимая у нее пистолет. Оттолкнувшись здоровой ногой, она быстро перебежала к стене, чтобы на нее опереться, а заодно увеличить расстояние между ними. Впрочем, пять футов — плохая защита от пули.

— Гленн, сводничество, которым занимался ты, Куш и Петровски, не влечет строгого наказания. Если на твоей совести больше ничего нет, тебе в самом худшем случае светят лишь несколько месяцев за решеткой.

Перерыв ее сумочку, Уиткомб положил в карман деньги.

— Пятьдесят баксов? И это все?

Эвелин прильнула затылком к стене, сделав вид, что признает поражение. Пусть тешит себя тем, что одержал над ней победу, а она тем временем постарается что-то придумать.

— Там есть моя карточка.

— Зачем мне она? По ней меня могут вычислить.

Эвелин проигнорировала его жалобу.

— Гленн, скажи честно, зачем ты все это делаешь?

— Я не думал, что все пойдет наперекосяк, уж поверь мне. Даже представить не мог, чем все обернется!

— Тогда не давай событиям опережать тебя. Думай!

— Поздно думать. То, что я заварил, уже не остановить.

— Что ты хочешь этим сказать?

Он снова засунул в сумочку ее компактную пудру и бумажник.

— То, что в руки им я не дамся. Я отлично знаю, что такое тюрьма, и не собираюсь провести остаток моих дней за решеткой!

Остаток дней? Он хотя бы понимает, что только что сказал? Его слова подтвердили ее догадку, но она не подала виду. Поступить так — значит подписать себе смертный приговор.

— Почему до конца? Или ты меня не слушаешь? Всего несколько месяцев, да и то в худшем случае.