Ее худший кошмар

Эвелин нервно расхаживала по кабинету, ожидая, когда помощник Ферриса принесет ей копию приказа, из которого следовало, что такое распоряжение отдала именно она. Было интересно взглянуть на собственную подпись, проверить дату и время подписания документа, попытаться угадать, кто мог это сделать, потому что она сама такого распоряжения не отдавала. Да, в последнее время она была взвинчена и задергана, но не настолько, чтобы поместить опасного преступника в простую камеру. Как будто она не отдавала себе отчет в том, каковы могут быть последствия такого решения.

— Доктор Тэлбот? Дид передала мне для вас вот это.

В кабинет с приказом в руке снова шагнула Пенни. Эвелин встретила ее на середине комнаты.

— Спасибо.

Но Пенни, похоже, не собиралась уходить. Не иначе как хотела дождаться ее реакции. Впервые за все время их совместной работы Пенни как будто засомневалась в ней. Эвелин старалась не принимать этого близко к сердцу. Увы, ее нервы были на взводе, так что даже малейшее сомнение воспринималось ею как предательство.

— Это не моя подпись, — сказала она. Это было видно с первого взгляда. С одной стороны, сходство, несомненно, присутствовало, чтобы надзиратель выполнил приказ, но имелись и существенные различия.

— Ты ведь можешь сказать, что это не моя подпись? — Эвелин поднесла листок к лицу Пенни, чтобы та убедилась своими глазами. Наклон отсутствовал. Буква Э была не тех размеров.

Пенни посмотрела на свои ногти.

— Если присмотреться, то видно, что это не ваша обычная подпись. Но… — Она на секунду умолкла. — …Вдруг вы торопились?

Эвелин выхватила у нее лист.

— Ты серьезно? Ты видела мою подпись сотни раз! Как ты можешь такое говорить!

Помощница потерла одним ботинком о другой.

— Я говорю то, что вижу.

Эвелин переключила внимание на дату и время: 15 января, 4.43 пополудни — сразу после ее встречи с Хьюго. К сожалению, когда этот приказ был подписан, она все еще находилась на работе. Но голова ее была занята отнюдь не другими заключенными. Из того, что она помнила, она могла сказать лишь то, что она пыталась собрать в кулак нервы, выйти за двери тюрьмы и сесть в свою машину. Она не принимала никаких решений относительно условий содержания заключенных. В следующий миг другой, басистый мужской голос заставил ее поднять голову.

— Я только что столкнулся с Дид, когда она выходила от Ферриса. Мне показалось, что она чем-то расстроена и куда-то торопится. Что происходит?

В кои веки Эвелин была рада видеть Фицпатрика. Вдруг он поможет ей разгадать эту загадку?

— Кто-то подделал мою подпись на листе с приказом, — сказала она.

— С какой стати кому-то понадобилось это делать? — Фицпатрик посмотрел на Пенни, возможно, потому, что та была единственным посторонним лицом в комнате. Пенни тотчас отшатнулась и прижала к груди ладони.

— Это не я!

— Ума не приложу, кто это может быть! — сказала Эвелин. — Но это точно не моя подпись. — Она поднесла листок к его лицу.

Бегая глазами по строчкам, Фицпатрик про себя прочел приказ.

— Это о переводе… Энтони Гарзы?

— Именно.

Фицпатрик посмотрел на нее.

— С какой стати тебе было переводить Гарзу в общую камеру, если ты знаешь, чем это чревато!

— А я и не переводила. В том-то все и дело!

Фицпатрик выпустил листок, и тот упал на ее стол.

— Мне хотелось бы в это верить, Эвелин. Но я никогда не думал, что ты обойдешь нашу обычную процедуру, чтобы перевести к нам Гарзу.

Эвелин помассировала виски — похоже, надвигалась мигрень. Фицпатрик явно не намерен простить ей то, что она не стала спрашивать его согласия, хотя с ее стороны это было лишь предложение. По крайней мере что касается ее самой. Она бы никогда по собственной воле не отказалась от права самой выбирать себе пациентов. Именно ради этого она и построила Ганноверский дом — с тем чтобы получить свободу для научных исследований, и Фицпатрик прекрасно это знал. Она лишь потому соглашалась с придуманными им правилами, чтобы он чувствовал себя хозяином положения. В тот вечер, когда он поцеловал ее, а она его оттолкнула, он обвинил ее в том, будто она нарочно заигрывала с ним, чтобы заручиться его поддержкой в осуществлении ее профессиональных стремлений и планов. Эвелин тогда испугалась, что Фицпатрик уволится и уедет, как это сделал Мартин. Ей хотелось надеяться, что этот небольшой сбой в их отношениях со временем уладится, и она прилагала все усилия к тому, чтобы работа приносила ему удовлетворение — так же, как и ей самой.

— Давай не будем спорить про перевод Гарзы, — сказала она. — Это совершенно иное дело. Это серьезная ошибка. Но это не моя ошибка. — Она схватила лист с приказом и снова поднесла его к лицу Фицпатрика. — Посмотри на дату и время!

Лоб Фицпатрика собрался складками, однако ее просьбу он выполнил.

— Вчера, во второй половине дня.

— Верно. Сразу после нападения на меня Хьюго.

— И что это доказывает? — не понял Фицпатрик.

— То, что я не могла этого сделать!

— Откуда ты знаешь? Ты была так расстроена, что не отдавала отчет в собственных действиях.

— Согласна, я была расстроена. Но я не подписывала никаких приказов о переводе, тем более о переводе — Гарзы!