Ее крестовый поход

Уже после того, как они в молчании прискакали в деревянный замок, Тристан де Жарнак узнал о результатах утреннего военного совета. Он немедленно принял решение встретиться с Филиппом Августом и попытаться отговорить того от атаки на Саладина без поддержки английской армии.

Король Франции в ответ на совет де Жарнака лишь рассмеялся — настолько убедительно, насколько позволяло его состояние.

— Что, переметнуться? И дать Ричарду возможность назвать меня трусом? — горько проговорил он. А потом добавил: — Вы нравитесь мне, де Жарнак. Вы честный человек. Я привык думать, что каждый имеет такого вождя, которого он заслужил, но теперь сомневаюсь в этом. Вы — исключение. Если у вас когда-нибудь возникнет желание перейти ко мне, то я смогу платить вам больше чем три безанта в день.

С сожалением он проводил глазами уходившего рыцаря, чья гордо выпрямленная спина словно бросала ему упрек.

В результате идти на приступ выпало Конраду Монферрату, пока Филипп потел и стонал в своем шатре. Добиться успеха не удалось, к тому же ни один человек из бывших на довольствии у Ричарда не пошевелил и пальцем, чтобы предотвратить жертвенную гибель союзников от огня, стали или камня. Они просто устроили себе выходной, занимаясь азартными играми и громко перекликаясь, дабы расслышать друг друга в шуме бойни, в ходе которой Монферрат был сначала отброшен от стен города, а затем подвергся сокрушительной атаке Саладина с гор. Подкрепление султана стало подходить как раз вовремя. Ни та, ни другая сторона не одержали явной победы, но Конраду по крайней мере удалось пробить широкую брешь в стене Проклятой Башни, за что он и был признан героем дня.

Тем временем в душной тюрьме Мэйтгрифона небеса подвергались столь же ожесточенному обстрелу, как и стены осажденного города, но только молитвами и обетами добропорядочного поведения. Мину, в свою очередь, расширяла свои языковые познания за счет слов и выражений, которые не пристало знать ни одной леди.

— Даже когда он не сражается, он не хочет приходить ко мне! — возопила Беренгария, сокрушенная подобным вероломством. — Ну так я сама отправлюсь к нему! Может быть, он нуждается в напоминании... о той первой ночи.

Но Иден не могла допустить такого безрассудства.

— Если бы он нуждался в твоей компании, то давно ответил бы на твои послания. Оставь его, Беренгария. В его теперешнем состоянии тебе все равно не узнать в нем прежнего Ричарда. — Она раздраженно вздохнула. — Похоже, весь мир должен затаить дыхание до конца этой проклятой осады. Кто бы мог подумать, что ожидание может оказаться таким невыносимым?

Беренгарию не пришлось долго отговаривать. Она испытала потрясение, когда Тристан после разговора с королем привез ее бледную и расстроенную подругу назад. Тогда она еще раз спросила себя, за кого же она вышла замуж. Однако, покопавшись в памяти, она не смогла припомнить, чтобы Ричард давал какие-то определенные обещания... хотя он, по всей вероятности, должен был дать их под строгим оком властной Элеоноры.

Иден посмотрела на мягкое, приятное личико Беренгарии, теперь омраченное печалью, и подумала, что даже она сама испытывает жалость к королеве, поскольку вся жизнь Беренгарии была подчинена единственному желанию — добиться любви Ричарда. Точно так же Алис желала быть любимой Тристаном де Жарнаком. Иден задумалась о том, сможет ли последняя добиться успеха. Она была красивой, высокородной и богатой, казалось бы, ей и карты в руки. Но все же по некой, еще не совсем понятной причине Иден надеялась, что у Алис ничего не выйдет. Действительно Алис была слишком холодной, чопорной, чересчур grande chatelaine[6] для того, чтобы осчастливить такое непредсказуемое создание, как Тристан де Жарнак. Ему нужна была веселая, задорная спутница, обладающая сильным характером под стать ему... да и острым языком к тому же.

У нее тоже, конечно, была своя цель. Она старалась не думать об этом, подчас ей казалось, что дни повернулись вспять и теперь она дальше от Стефана, чем когда-либо. Еще одна неделя лихорадочного ожидания в беспрестанном хождении по деревянным полам, и она окажется на грани безумия. И все это время, на фоне мелочных каждодневных забот, ее не оставляло воспоминание о блестящей кольчуге, лежавшей поверх ее вещей в сундуке, до сих пор бесполезной и ожидавшей своего часа — как и она сама.