Её лучшая роль

— В чем дело?

— Ни в чем. — Она подняла отяжелевшие веки и снова опустила. — Поцелуй меня, Десмонд.

— Нет! — Он оттолкнул ее от себя. — Не тогда, когда ты так меня просишь.

Его слова пробудили ее сознание, и дрожащими руками она стала приглаживать волосы.

— Прости. Я не хотела тебя задеть.

— Не вини меня, что я не хочу целовать девушку, которая старается вообразить, что ее целует другой мужчина.

— Это было так очевидно?

— Для меня да. Это Пол, не так ли?

— Да.

— Он знает об этом?

— Конечно нет.

Такси замедлило движение у светофора, остановилось, потом снова рванулось вперед.

— Что ты собираешься делать? Ты никогда не выбросишь его из головы, если будешь продолжать работать у него.

— Мне не хочется говорить об этом. — Она смягчила свои слова улыбкой. — Все дают мне советы, которые я не хочу принимать!

— Не знаю, кого ты имеешь в виду, говоря «все», — неуступчиво заметил Десмонд. — Но я отношусь к тебе по-особому. И не хочу, Энн, чтобы тебе причинили боль.

— Знаю. Но все равно я должна сама разобраться со всем этим.

Такси остановилось около ее дома, она торопливо открыла дверцу и выскочила:

— Спокойной ночи, Десмонд. Не беспокойся обо мне. Я уже взрослая!

Когда на следующий день Энн прибыла в Хэмпстед-Мьюз, она удивилась, увидев, что холл украшен гирляндами из ветвей, а уйма рабочих сооружают во дворе беседку-шатер. Она поспешила на кухню спросить Смизи, что происходит.

— Вечеринка для труппы. Мистер Моллинсон делает это при постановке каждой своей пьесы.

— Почему он не сказал мне об этом?

— Он только вчера решил. Не знаю, как ему удается все так быстро организовать, но, как только он принимает решение, его ничто не может остановить.

Заинтригованная, Энн отправилась разыскивать Пола. В легких шерстяных брюках и спортивной рубашке, он громоздился на верхушке лестницы, прикрепляя к одной из стоек шатра лиственную гирлянду.

Остановившись у подножия лестницы, она подняла голову к нему:

— Что-то уж очень неожиданно.

— Самый лучший способ устраивать вечеринки. На репетициях слишком много напряжения, добрая старая попойка все это снимет.

«Или взорвет», — подумала она про себя, передавая ему несколько гвоздей, и поинтересовалась:

— Кто придет?

— Все, кто связан с пьесой, включая вашего доброго друга Десмонда Барклэя.

— Ревнуете? — спросила она и сразу же пожалела об этом, увидев выражение его лица.

— Почему я должен вас ревновать? По-моему, Барклэй хороший парень.

Она проигнорировала его слова:

— Пол, я хочу поговорить с вами… где-нибудь наедине. Это очень важно.

— У меня нет времени сейчас. Если хотите мне что-нибудь сказать, говорите здесь. И пока говорите, передавайте мне еще гвозди.

Она взяла горсть гвоздей и подала ему, он положил их около себя на ступеньку лестницы и стал по одному приколачивать.

— Продолжайте, я слушаю.

— Я не могу говорить в этом грохоте, — крикнула она. — Не могли бы вы, по крайней мере, спуститься вниз?

— Только когда все кончу.

— Тогда мне придется подождать.

Она почти вышла из шатра, когда он окликнул ее:

— Вы мне так и не сказали, что вы думаете о вчерашней репетиции.

Энн повернулась и посмотрела на него. Ответ на его вопрос был настолько очевиден, что казалось непонятным, что ему надо об этом спрашивать.

— Ну, чего вы ждете? — Он положил молоток и перегнулся через верх лестницы. — Судя по выражению вашего лица, вы, как я понимаю, согласны с Эдмундом?

— Я не вижу, как кто бы то ни был может с ним не согласиться. Совершенно же ясно, что в пьесе что-то не так.

— И полагаю, вам известно, что именно?

— Да, известно. — Глаза ее смотрели на него прямо и бескомпромиссно. — Я много раз говорила вам об этом раньше. Вы слегка переделали пьесу, но не нашли в себе мужества изменить ее в достаточной степени.

— Только не надо снова об этом! — закричал он. — Не повторяйте мне этого снова!

— Прошу прощения, но вы сами меня спросили. Мэри-Джейн и Фрэнк не должны в конце последней сцены расставаться. Они должны бежать навстречу друг другу, когда занавес начнет падать.

— Полагаю, вы хотите сказать, надо «простить и забыть»? — Пол потер лоб рукой, его лицо было таким бледным, что казалось, приобрело зеленоватый оттенок от листьев, украшавших шатер. — Я не собираюсь это переделывать. Единственно закономерный финал — грустный.

— Грусть не закономерна, Пол. Разве вы это не понимаете?

На его лице появилось выражение загадочной замкнутости.

— Вам бы быть проповедником, Энн, и обращать в свою веру безбожников! Боюсь, на меня ваше красноречие не действует.

— Только потому, что вы не хотите ничего понимать.

Он повернулся к ней спиной:

— Жду вас сегодня на моей вечеринке.

— Я лучше не приду.

— Боюсь, придется прийти. Считайте это своей сверхурочной работой.

У нее перехватило дыхание, но она не успела ответить ему, потому что вошли несколько рабочих и стали сколачивать столы для буфета. Полотняные стены так усилили грохот, что она закрыла уши руками.

— Пол, мне так хочется, чтобы вы спустились вниз, хоть на минутку, — с отчаянием проговорила она. — Мне необходимо поговорить с вами.