Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969 (СИ)

Первая часть книги великолепна. Чем дальше повествование отходит от описания этой ранней страсти — когда Готье пишет о девочке, которая размышляет, учится и читает, — тем все более анекдотичной, похожей на историю становится автобиография, хотя более поздние воспоминания также подробны и ясны. Первый поворот сюжета происходит, когда Жюдит переезжает в деревню к дедушке и тетям по отцовской линии. Там Жюдит начинает верховодить группкой детей и зарабатывает себе прозвище Ураган. Готье преуспевает в искусстве описывать события таким образом, чтобы передать ту страсть, с которой ребенок взаимодействует с миром. Тут и интригующий процесс обучения чтению. И строптивое упрямство, с которым Жюдит отказывается выучить по просьбе деда несколько стихотворений ее отца. И очарование чудесными механическими часами священника. И ужасная боль, когда она вывихнула руку во время игры. Тем не менее в ту ночь со всей этой болью, когда Жюдит несут домой, она поднимает к небу лицо и видит звезды, будто впервые, и с этого начинается ее увлечение этим неизвестным миром. Она остается верна своему неукротимому характеру, отметая попытки обвинить и наказать ее за случившееся.

Другим поворотным моментом становится монастырская школа. Жюдит отправили туда в возрасте семи лет, и это — интереснейшая часть книги Готье. Несмотря на возражения семьи отца Жюдит, Карлотта Гризи настояла на том, что девочка должна учиться при монастыре. Этому опыту посвящена почти треть книги. Прежде всего, этот рассказ вызывает социологический интерес: монастырские школы той эпохи были местами очень специфическими. Когда родители приехали навестить дочь, отцу Жюдит пришлось добиваться для нее возможности принимать ванну каждую неделю. Педагогические методы монахинь оставляли желать лучшего: они практиковали телесные наказания. Жюдит чувствовала себя узницей и планировала побег. Но были и светлые моменты. Мать-настоятельница относилась к Жюдит — лучшей ученице в своем классе — по-доброму. Жюдит завела дружбу с несколькими девочками. Когда, спустя почти два года, родители забрали ее из монастыря, ей было грустно расставаться со своей лучшей подругой. Готье отмечает, что пребывание в монастыре, действительно, принесло свои плоды: ураган успокоился.

Жюдит начинает жить с родителями в возрасте девяти лет, и с этого момента она описывает себя относительно умиротворенной и послушной, стремящейся занять место в интересном мире своих родителей. Это уже другая Жюдит. Больше мы не слышим ни о каких страстях, и повествование резко обрывается. Хотя Готье до сих пор давала нам понять, как чувствовала себя девочкой в гуще разнообразных приключений — и это сводилось к страстям, а не к степенным и даже смиренным размышлениям — в конце концов она показывает нам ребенка, куда больше примирившегося с жизнью, чем Атенаис Мишле. Мы не слышим о какой-либо стойкой или навязчивой ненависти ни к матери, ни к отцу. На самом деле, когда она наконец в возрасте девяти лет оказалась дома, она сразу же очень полюбила отца. Бывшая пылающая эгоистка тянется к знаменитому доброму человеку, как цветок тянется к солнцу. В целом Жюдит Готье изображает себя как очень умного и своенравного ребенка, который постепенно стал вести себя почти респектабельно.

Женщина из рабочего класса

До сих пор французские женщины, писавшие автобиографии детства, были «кем-то» — людьми из определенного социального круга или профессиональными писательницами. Маргарита Оду (1863–1937) — одна из первых женщин из рабочего класса, которая обогатила жанр историей своего детства. Адельхайд Попп, австрийская социалистка из рабочего класса, анонимно опубликовала свою детскую автобиографию годом ранее. Оду зарабатывала на жизнь в Париже шитьем. Ее любовник, писатель Жюль Иль*, познакомил ее со своим парижским литературным кружком и убедил начать писать. Первой крупной работой Оду стала «Мари-Клэр». Оду написала роман за шесть лет и опубликовала в 1910 году. Он сразу же стал бестселлером. Арнольд Беннетт, представивший Оду английской публике в 1911 году, говорил, что ей «чуть за тридцать», а ее английский переводчик пишет, что ей было «около тридцати пяти». На самом деле на момент публикации Оду было 47 лет.