Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969 (СИ)

Сочинение Крестон подчеркивает то, что уже стало понятным по автобиографии Мэри Баттс: в этот период английские женщины ощутили свободу писать об интимных, даже неловких переживаниях и едко критиковать родителей. Так, на том ужасном детском празднике Крестон вспоминает удивительную связь между ее пятилетним «я» и наглым мальчиком немного старше: от одного взгляда на него девочке становилось стыдно100. Это откровение, достойное Унсет. Как и Северин, Крестон заявляет, что родители воспитывали ее в соответствии с идеями, устаревшими два поколения назад: «Каждый день меня ждали поучения, увещевания, наказания»101. «Одной из главных проблем моей жизни был отец»102. О своем образовании она говорит, что ее интеллект был скорее изнасилован, чем взращен103. Следует отметить, что она опубликовала свою книгу через пару лет после смерти отца, а ее мать умерла и того раньше.

Несколько немецких работ 1930‑х годов также экспериментируют с воссозданием детской перспективы. В коротком произведении «Море», опубликованном в сборнике «Страна детства: родина и воспоминания юности» (1930), состоящем из более традиционно написанных работ, Агнес Мигель пытается воссоздать свою первую встречу с океаном с точки зрения маленького ребенка. Ей это не вполне удается. Неудержимый автор, Мигель не может удержаться, чтобы не включить в детскую перспективу словарный запас, перспективу и комментарии взрослого «я». Она слишком много «помогает» и тем самым портит эффект. Мигель была известной, плодовитой писательницей, еще одной уроженкой Восточной Пруссии, присягнувшей Гитлеру в 1933 году. В других произведениях, вошедших в сборник, она конструирует внутренний мир своего детства гораздо более умело, используя метафоры.

Эксперименты Анны Шибер, писательницы и автора детских книг, по воссозданию точки зрения маленького ребенка значительно более успешны. Автобиография о ее раннем детстве называется «Лишь первоисточники всегда верны: Воспоминания первых семи лет» (1932). Шибер ставит перед собой сложную задачу реконструировать воспоминания с ранних дней до семи лет. Она отлично справляется, без единой ноты фальши. Прежде всего Шибер «помнит» впечатления, важные для малышки-Анны. К ним относится вид пылающей мельницы, опыт быть совсем одной на горе под ореховым деревом, созерцание реки, ощущение дежавю, а также столкновение со смертью. Все эти события взрослый человек воспринял бы совершенно иначе. Шибер также рассказывает о детских злоключениях, таких как опрометчивый поход в другой город без ведома родителей, кража денег из сбережений, которые мать держала в своем столе, и попытка дойти до школы с закрытыми глазами. Предположительно, эти события оказали на нее влияние и потому остались такими яркими в ее памяти. Шибер была ребенком из многодетной семьи, и она неустанно подчеркивает, как много значила мать для нее и остальных детей. Всегда симпатизируя детскому «я» и никогда не иронизируя, помимо несобственно-прямой речи, рассказчица использует особенно интересный прием: она представляет свои фантазии в виде волшебных событий, происходящих наяву. Иногда Шибер ненадолго переключается на взрослый язык, чтобы объяснить происходящее:

Рядом с матерью страху нет места.

Я могу только объяснить, что происходило внутри меня [после того, как она разбила совершенно новую куклу]104, сказав, что парижская кукла не была «ребенком», но лишь красивой бездушной игрушкой*.