Ее темные крылья (ЛП)

Я не даю себе передумать, раздавливаю крохотный росток большим пальцем.

— Кори, нет! — говорит Гермес, но он не опаздывает.

Мне плохо из-за его убийства, но я сглатываю вину. Так лучше. Слишком многое уже пошло не так. И это не повторится. Не может, у меня больше нет семян. Я нахожу в ямке корни, крушу и их, растираю в камне, хотя живот при этом болит. Вот. Никто не должен знать.

— Тут ничего не растет, — говорю я Гермесу, который смотрит на меня, раскрыв рот.

— Видимо, растет, — говорит он. — Для тебя.

Я качаю головой, глядя на него проницательными глазами.

— Я ничего не делала, — твердо говорю я.

— Кори…

— Ничего.

— Это не…

— Да, — настаиваю я. — В кармане моего плаща, в котором я пришла сюда, были семена. Наверное, они проросли там и выпали.

Они не были проросшими тогда. То было крохотное коричневое спящее зёрнышко не больше головки булавки. Меньше некоторых кусочков камня, которым мы его засыпали.

— И стали расти.

Кровь приливает к моим щекам, жар опаляет.

— Он не рос. Как? Тут нет солнца, дождя, почвы. Я сказала, он пророс в моем кармане.

— У тебя там есть солнце, дождь и почва? — спрашивает он.

— Конечно, нет, — цежу я. Он смотрит на мою ладонь, я вытираю зелень. — Он все равно умер бы.

— Да? — спрашивает он, яркие глаза смотрят на меня. Он поворачивается к входу и издает нетерпеливый звук. — Я слышу, что они возвращаются.

— Гермес, не говори им. Пообещай мне, — я чувствую себя как перед ударом молнии, ужасный заряженный миг, когда воздух изменился, и я знала, что что-то было не так. Когда я вдыхаю, я отчасти ожидаю ощутить озон. — Прошу, — умоляю я. — Прошу, не говори им. Прошу, Гермес. Ты сказал, что не можешь вмешиваться, так прошу, просто оставь это.

Он долго разглядывает меня, а потом вздыхает.

— Хорошо.

— Спасибо, — я встаю и двигаю ногой по полу, убирая пыль, потревоженную, когда я вырвала росток.

Через секунды Фурии прибывают.

Алекто несет мешок, судя по размеру и форме, с едой и водой для меня. Но, когда она двигает мешок, я вспоминаю хлыст в ее руке, как она опускала его. Я не могу смотреть ей в глаза, когда она протягивает мне мешок.

— Спасибо, — сухо говорю я, пальцы дрожат, когда я забираю его.

Атмосфера такая густая, что может задушить нас.

— Можно с вами, леди? — спрашивает Гермес, его голос громкий в наигранной бодрости. — Я не спешу возвращаться на работу. Или к развлечениям. Что может быть лучше вашего общества?

— Кори решит, — говорит Мегера. Я бросаю на нее взгляд, она смотрит на меня пристально, я не понимаю выражение ее лица. — Если она хочет тебя тут, можешь остаться.

Это ощущается как проверка, но я не хочу быть наедине с ними. Я пожимаю плечами.

— Оставайся, если хочешь. Я не против.

— Очаровательно.

Фурии стоят, смотрят на меня, а я сижу на полу, открываю мешок, и я медлю, ощущая необъяснимый страх, что там окажется голова Бри, глядящая на меня.

Но ее там нет. Они принесли хлеб, виноград, оливки и инжир, как обычно, но есть и другие блюда. Белые бобы и укроп в соусе с травами и чесноком, слоеные пирожки со шпинатом внутри. Толстый изюм в роме, орехи в сахаре, гранат.

Я смотрю на Фурий, и они улыбаются с острыми зубами в полумесяцах улыбок. И я понимаю, что новая еда — извинение. Так они исправляются после произошедшего. Неожиданно меня пронзает радость от мысли, что эти женщины — монстры, богини — ощущали, что нужно загладить вину передо мной. Но я не показываю это на лице. Они не уйдут от этого так просто.

— Угощайся, — говорю я Гермесу, когда он садится напротив меня.

Фурии пронзают его взглядами, словно бросают вызов. Делая вид, что не замечаю, и желая увидеть, помешают они мне или ему, я протягиваю инжир. Он берет его изящно, показывая, что заметил их поведение, разделяет пополам и ест. Фурии ничего не говорят и не делают, и я ощущаю трепет удовольствия. Они очень хотят снова сделать меня счастливой.

Они мрачнеют каждый раз, когда Гермес берет что-то, даже виноградину или изюм, но молчат, и мы вдвоем все съедаем.

— Я не знала, что ты ел смертную пищу, — говорю я Гермесу, двигая остатками хлеба по пиале от оливок, пропитывая его маслом с перцем. — Я думала, для богов амброзия.

Он приподнимает брови.

— Все сразу, — говорит он через миг.

— И, похоже, у Получателя хороший стол.

По его замку такого не скажешь. Я пытаюсь представить его на Фесмофории с бургером в руке, но картинка сдвигается, и я вижу его в свете огня, улыбающегося мне.

— Ты часто ешь с ним?

Гермес хохочет.

— Меня не приглашали на ужин. Он предпочитает держать все профессиональным между нами, — я снова вижу горечь в уголках его глаз.

Фурии шевелятся, хмуро глядя на Гермеса, напоминая мне маму Бри, зевающую и вздыхающую, когда наступало девять часов, а я еще была там. Страх разгорается во мне, я не готова пока разбираться с ними. Я бросаю взгляд на свои руки: следа от ростка нет.

— Ты часто его видишь? — спрашиваю я у Гермеса.