Ее тысяча лиц

Я выползла из-под тяжелой руки мужчины, чьего имени не помнила, пошла в душ, чтобы смыть с себя чужой запах и сокрушительное ощущение страсти, которое сопровождало мою вторую жизнь. Мужчина не пошевелился и не застонал. Кажется, он вчера что-то принял. Я — нет. Мне не нужны были вещества, чтобы обострить чувства. Я и так жила все время на острие, тщательно следя за тем, чтобы эти две Анны не пересекались.

После душа я ушла на кухню, где привычно щелкнула пультом телевизора, включая «ТВ5 монд». Привычка слушать новости, не слушая их, когда-нибудь окончательно лишит меня наконец обретенного после всех хитросплетений судьбы равновесия.

Я давно в разводе, дочь растет и выглядит вполне милой девочкой. Ее схожесть с собой я стараюсь не замечать, а ее увлечения — поощрять, давать ей все, о чем она просит, и не мешать ее общению с отцом.

Я совершенно ее не опекаю.

Я даю ей мало внимания.

Я боюсь ее до чертиков. Боюсь, что она прочтет в моих глазах правду о своем рождении. Боже, прошло двенадцать лет, а я до сих пор боюсь этой тайны как огня. Мне проще держать ее вдали и собственную тоску забивать случайными знакомствами. Я знаю все лучшие места во всех столицах Европы. Но что важнее, там знают меня. Знают мои вкусы и понимают, почему я плачу за конфиденциальность.

Стакан воды с лимоном приводит меня в чувство. Я поправляю волосы и подхожу к кофемашине. Начинаются новости. Я делаю чуть громче и вожусь у плиты, подогревая тосты. Я полюбила процесс приготовления пищи.

— …детектив Аксель Грин, раскрывший это страшное дело, от комментариев отказался, но…

Нож, которым я собираюсь намазать арахисовое масло, падает из рук и звонко ударяется о плитку. Я медленно поворачиваюсь к экрану. Картинки сменяют одна другую, мне показывают портреты неизвестных людей, взрослых и детей, а потом появляется знакомое лицо. Я судорожно прижимаю руки к груди.

Широкоплечий и прямой, Аксель стоит, положив ладони на трибуну. Это явно повтор кадров полицейской пресс-конференции. На нем пиджак, рубашка, джинсы. Волосы длинные, чуть ниже плеч. Лицо все то же, почти не изменилось. Легкая небритость, упрямо поджатые губы. Вдруг он смотрит в камеру, и мое сердце останавливается, останавливается дыхание. Тщательно выстроенный фундамент из любовников и собственной наивной успешности рушится в один момент. Я опускаюсь на стул, не обращая внимания на то, что тосты, кажется, начинают гореть. Этот взгляд вытряхивает из моего тела душу. Он смотрел на меня так же в ту ночь, спрашивая о том, уверена ли я в своем решении уехать.

Демоны и преисподняя.

Иисусе.

Господи.

Этих двенадцати лет не было! Их, на хрен, не было!

Мне срочно нужно в Треверберг. Даже если я не решусь подойти к Грину, даже если не смогу найти правильных слов, я должна его увидеть. Должна! Я должна проверить, должна убедиться, что все эти годы не обманывала себя. Что пряталась в десятках мужчин, на самом деле убегая не от одиночества, а от одного конкретного мужчины, которого так и не смогла забыть. Несмотря ни на что.

Меня трясет от нервного напряжения, и голову сковывает привычный огненный обруч чистой боли. Ноги подкашиваются, я падаю на колени и врезаюсь рукой в нож, чье идеально заточенное лезвие тут же разрезает ладонь. Но это ничто по сравнению с тем, что творится в голове. Я снова переживаю свой маленький личный взрыв вселенной, первородный и сокрушительный. Мигрени лишь усиливались год от года, но раньше приступы быстро проходили. Сегодня явно не тот случай. В глазах темнеет, и я ложусь на пол, вдавливая ладони в глазницы, чтобы хоть как-то перенаправить эту невыносимую сенсорную перегрузку. Я ничего не слышу, в ушах шумит, кровь заливает лицо.

А потом кто-то берет меня за плечи.

— Анна? — чужим голосом спрашивает он. Не помню его имени.

Я отчаянно трясу головой, и ноги снова подгибаются.

— Позвони Кристиану, номер у телефона.

Он опускает меня на диван, что-то бормочет, но звонит. Я думаю о том, что испачкаю мебель, пытаюсь концентрироваться на этом, но не получается. Виски пульсируют, а глаза, кажется, сейчас взорвутся и вытекут горячими потоками. Любовник возвращается.

— Что мне сделать? — Даже сквозь боль я различаю истеричные нотки.

— Дай мне полотенце и уходи! — рычу я.

Некоторое время спустя

Кристиан появился в особняке так естественно, как будто не было этих пяти лет. Я уже успела прийти в себя, хотя голова еще болела. Меня долго и мучительно тошнило в туалете, потом я сидела под душем, надеясь, что вода снимет боль, а теперь ждала его на кухне, бестолково сжимая полотенце раненой рукой.

Бывший муж подошел ко мне. Я с трудом взглянула на него. Выгляжу, наверное, чудовищно. Он молчал, и это молчание было значительно красноречивее упреков и вопросов. Он мог бы спросить, какого черта ему звонил посторонний мужик. Мог бы спросить, какого черта он вообще мне понадобился — мы давно разведены. Мог бы бросить в меня оскорблениями. Но он молчал и этим молчанием говорил намного больше.