Ее величество-Тайга. РЫСЬ КУЗЯ

— Красиво, складно брешешь. Да только не выйдет по- твоему. Оберегал я вас от каждого зверя на участке, приучил их уважать человеков. И вы не можете пожаловаться, что на моем участке какой-то зверь принес урон вашему здоровью или грозил жизни. Не было такого. Но не думал я, что мне вас от самих себя остерегать придется. Медведь — он и есть медведь. Это мое горе, не ваше. Только вижу я, что и к людям у тебя сердце зачерствелое. — Лесник вплотную подошел к главному геологу базы и обращался уже только к нему: — Вот ты меня, старого, осмеял. А ведь про то, будто нет опасности людям, — брешешь. Потому что боишься слов моих. Ведь тебе, ежели что, наперед других отвечать придется. Ты говоришь, что опасное место флажками обносите. А кто их в темноте в тайге видит? А сигналы, едучи на тракторе, завсегда услышишь? А сколько я трактористов уберег от беды, тебе ведомо? Когда они ехали на профиль с будками, полными людей, мимо шурфов! Кто их предупредил? Ты, что ль, суслячья морда? Иль и это моя блажь? Так у меня все эти случаи записаны. И числа, и месяцы. Все имеется. А люди! Вот они! Сами не откажутся. Тебя выгораживать не станут. И молчи! — нахлобучил Акимыч шапку.

— Ладно, спасибо тебе за доброе твое. Что помогал. Но многим ты и неприятности доставил. Давай забудем. Мирно жить надо. Без вражды и оскорблений. Без кляуз друг на друга. — Терехин заметно нервничал.

— А я не милостыни пришел у вас просить. И не мириться. Бояться мне некого. А и корить себя не дозволю. Неприятности, говоришь? У меня их от вас столько, что на душе черно… Не впрок я нас на ум, на добро наставлял. Ну да что теперь. Видно, никогда мы не поймем друг друга. Разуменье разное.

Лесник тяжело прошел к двери. Рванул ее на себя. И исчез в морозном облаке, ворвавшемся в столовую.

Вскоре геологи услышали, как визгнули лыжи под окнами. Был старик — и нет его. Он ушел так же внезапно, как и появился. Вот только настроение праздничное за столом исчезло. Словно убежало вслед за лесником в непролазную тайгу. Пойди верни его теперь!

Лица геологов помрачнели. Каждый свое вспомнил. В чем-то лесник прав. Очень прав. И хотя горе на душе у старика — за них, виновников его, беды опасается. И молчат геологи. Покуда был тут лесник, не соглашались, спорили. А нет его — и доказывать нечего. Себе не соврешь. Скучное это занятие, себе врать.

А лесник тем временем был уже далеко от геологов. От базы. Он шел не торопясь. Свой участок для лесника как свой дом. Только большой. А человек в нем такой маленький! И сердце у него слабое. Бьется, кричит, волнуется. А зачем? Но ведь хозяин он здесь. Как же иначе? Пусть не ахти какой, но все ж. И свое начальство верит ему. Не зря же. Вот только эти…

Лесник вышел на поляну. Здесь луна светила ровно, гладко. Он сел, окорячив пенек ногами. Отряхнул снег с лыж. Усталым кузнечиком сгорбился. Закурил. На душе пусто до звона.

— Эх, разбойники, туды вашу!

Ругался лесник вполголоса и озирался. Не подслушало б таежное зверье. Вот потеха, с чего это Акимыч на старости лет, да еще в тайге чернословить вздумал! Спьяну, что ли? Или одурел? Сколько прожито и пережито, лишь седин да морщин прибавлялось. Но плохие слова не говорил. «Да разве выдержишь? Нельзя же эдак! Совсем нахалами быть. Ведь вот не только зверя не щадят. Ладно ж. Всажу я вам перцу, будете знать», — ворчал старик.

Белая-белая, старая, седая тайга дремала вокруг. Будто слушала своего хозяина. Дрожали от

холода молодые деревца. Лишь луна смеялась. Смотрела на Никодима веселой бабой. И подмаргивала: мол, нечего печалиться. Я тоже одна. А ничего, живу и радуюсь. И никто мое сердце не потревожит. Далеко я от вас. Вот и ты не горюй. Живи, покуда жив.

По поляне белым шаром заяц промчался.

— Тоже на праздник опаздываешь, — хохотнул лесник и, заложив языком щель в зубах, свистнул.

Заяц, принявший лесника за большой пенек, остановился оторопело, но потом скакнул в сторону, в кусты — и исчез. Лиса, гнавшая косого, в снег вжалась, повернула обратно. Потрусила к норе. Помешал ей лесник. Испортил праздник. И надо же, в тот самый момент, когда косой уже выдыхался. Ну и старик! Зачем в такую пору по тайге бродит? Чего ему не спится? Вот и ее голодной оставил. Придется снова к геологам идти. Промышлять по помойкам. Правда, однажды она за это поплатилась. Кто-то заметил ее и поставил капкан. Попалась. Но лесник, случайно увидевший ее привязанной к будке, выручил. Велел отпустить. Так и не успели геологи шкуркой огневки воспользоваться. С тех пор и помнила лиса старика. И с виду, и по запаху. Знала, кому жизнью обязана. И не шкодила на виду у лесника.