Ее величество-Тайга. РЫСЬ КУЗЯ

Лесник лишь согласно головой мотнул. И погрузил на телегу мешки с дустом. Так и не оставив у себя ни горсти препарата.

А через месяц, как и обещали, прислали к нему на участок проверку. Пятерых лаборантов. Десять дней с утра до ночи почти каждое дерево и куст проверяли. А возвращались с пустыми пробирками. Поначалу удивлялись, не верилось. Ведь вот рядом участки полностью поражены. Здесь же — как заговорено. А участок такой же, и сгущенность деревьев даже большая, чем у соседей. Стали о секрете расспрашивать. Никодим не таился. И указал на муравейники, которые расселил густо по всему участку. Показал дуплянки для дятлов, — их своими руками мастерил. Птицы не распознали подделку. И, прилетев той весной, не за гнездо, а за тлю принялись, за древоточицу.

— Когда крыша над головой есть, для полноты жизни лишь сытый живот нужен. Вот и подсобили дятлы. За день по восемь деревьев один взрослый обрабатывал. Дусту с дятлом не потягаться. Птица с любой щели паразита достанет. Опять же

и сойки, синички. Да и муравьи — серьезные козявки. Лес исправно чистят. Только их вовремя расселять надо. Они псе и помогли, — отвечал Никодим.

— А почему же соседям-лесникам не подсказал?

— Говорил. Как же! Да только если по-моему — хлопот много. Вот и предпочли дуст. Кому что. Силком не навязывал.

Лишь по осени правота Никодима подтвердилась. Сбежали звери с соседних участков. И пушные. Много живности погибло. Немало пришлось поработать лесникам, чтобы оживить тайгу снова. В тот год вместо обещанного наказания получил Никодим за сохранность участка награду — пегую кобылу. И первый в лесничестве делал обходы не на своих двоих, а верхом, в седле. Ох и завидовали ему лесники!

А на другой год у самого в тайге беда случилась. Повальная чума пушного зверя косить стала. Напереживался Никодим, пока причину выяснил. Оказалось, что на его участке великое множество куропаток прижилось, сбежавших с соседних, протравленных дустом. От скученности болезнь вспыхнула. Лисы, поедавшие чумных куропаток, тоже заболели. Потом и горностаи, и соболи, куницы и норки. Пришлось отстрел куропаток сделать. Убитых сжигал. Оставил лишь молодых куропаток. Сильных, которых болезнь не коснулась. Потом и пушняк проверил, очистил от больных. Переманил в свежие норы, где зараженность была исключена.

Соседи-лесники долго присматривались к нему. Сами они в тайге с незапамятных времен. А этот новичок — приезжий. Но странный. Не такой, как все. Сколько лет по соседству живет, а одиночество его не допекает! В гости не идет. К себе не зовет. Живет сам по себе. Случается, встретится на обходе с соседом-лесником, не забудет поздороваться. Но тут же своей дорогой проходит. Вез вопросов и разговоров. Без рассказов о себе. И стало это вызывать любопытство. Ведь только то и знали лесники о нем, что имеется у него партизанская медаль. Ее он на телогрейке носил в любую пору. И, видно, очень гордился ею. За что, когда ее получил, как жил, ничего не знали соседи. А хотелось. Тайга общением не щедра. И коль другие развлеченья отсутствуют, а Никодим в гости не идет, решили сами к нему наведаться. Может, и неплохой он человек.

И заявились. По одному. Знакомство-то состоялось, но разговор не клеился. Ничего никому не сказал о себе Акимыч. Бутылку на стол не поставил. Чаю предложил. А этого добра и у себя в избе у каждого хватает. Наведались по разу. Вторично никто не пришел. Нет смысла. Чего всухую время изводить? «Может, и хороший он человек, но жлоб», — решили соседи и охладели к нему.

Никодим ждал, что хоть кто-нибудь из них да переступит чайный барьер. Придет вторично.

И уж тогда бы встретил его, как друга. Но никто не прошел проверки.

С водкой я им, стало быть, нужен. Знакомство на чаю не согрело. Собутыльника искали, ан промахнулись. Знамо, не нужон я им. Чужак. Коль бутылку б выставил, нынче отбою от друзей не было б. Только и цена той дружбе — похмелье да

боль. Заболей — равно не изведали б. Так и на что они мне? Обойдусь. Без них — равно что с ними, — жаловался Никодим прижившемуся у него бурундуку.

Тот понятливо моргал глазенками. Свистел, словно по-своему, по-звериному соседей ругал. Сразу всех.

Нет, не из прихоти был Никодим недоверчивым к людям. Жизнь его таким сделала. Приучила проверять все и всех. А уж потом — доверяться. Не сразу он стал нелюдимым. Не вмиг компании предпочел одиночество.

А все — война. В ней всякое бывало. Кое-что крепко помнилось. Вот и привык он своей меркой мерить.

Никодим пощупал нахолодевшую на морозе медаль. И, молодо с пенька соскочив, побежал в зимовье. Там, содрав с плеч телогрейку, пошел изведать кобылу. Зорька ждала хозяина. Его не только по голосу, по шагам и запаху издалека узнавала. Вот и теперь обрадованно смотрела.