Её вина (СИ)

– Ну хватит, что-то ты разошлась, – снова начинает злиться.

Я ведь и без того ступила на зыбкую почву, но остановиться уже не могу. Прорвало как дамбу.

Накатило. Накипело. Наболело…

Всё-таки сложно держать всё в себе на протяжении длительного периода времени.

– Мне сейчас разом стало так неудобно и так стыдно перед тобой. Ты лежал на обочине, тебя обступили люди, а я боялась… боялась даже подойти к тебе… – едва сдерживаю слёзы, чтобы не разрыдаться. – Ты лежал в больнице едва живой, а я громко праздновала свой юбилей. Улыбалась, принимала подарки...

Но чувствовала себя при этом конченой фальшивкой…

– Не надо, замолчи, – отворачивается и сжимает челюсти, отчего скулы заостряются ещё больше.

– Имеешь полное право меня ненавидеть. Презирать. Злиться… только не отказывайся от помощи. Прошу тебя.

Вот же меня скрутило... Безжалостно и мощно. Мой монолог, сумбурный и внезапный, стал неожиданностью даже для меня самой. Но, наверное, честнее, чем сейчас я не была никогда… Не только с посторонним человеком, но и с самой собой…

Отчего всё это случилось вот так – не знаю. Может, от удара мозги на место встали, а может, я просто поняла, что у меня возможно не будет другого шанса поговорить с Громовым.

Пальцы автоматом пытаются нащупать кулон, но я вспоминаю, что его нет и становится только горше. Но я держусь! Не могу же я взять и просто разрыдаться тут перед ним? Так нельзя! Я к этому не привыкла абсолютно. Нельзя плакать. Нельзя давать слабину. Нельзя…

Мы опять молчим. Ощущается какая-то странная неловкость. Думаю, это из-за моих откровений. Так понесло нещадно, что впору бежать отсюда, не оглядываясь…

– Что случилось с твоей матерью?

Этот его вопрос обрушивается на меня как гром среди ясного неба. Так резко и внезапно, что я теряюсь.

– М? – смотрю на него в недоумении, и перед глазами всё плывёт. Теперь уже от слёз, с которыми я борюсь в эту самую секунду ни на жизнь, а насмерть.

– Ты вроде как сказала, что кулон достался тебе от матери, – недовольно поясняет он.

Складывается впечатление, что Максим просто решил перевести тему. Не совсем удачная идея. Я вообще не люблю об этом говорить. Слишком личное. Слишком дорогое сердцу. Моя ахиллесова пята...

– Она умерла, – зачем-то всё-таки отвечаю я, чувствуя, как пустота тут же заполняет внутренности.  – Умерла из-за меня…

– В смысле?

Дверь резко распахивается, и на пороге комнаты появляется мой отец. Пиджак расстёгнут, галстук ослаблен. Брови нахмурены, суровый взгляд. Он явно не в духе…

Тут одно из двух… Или разволновался за меня или страшно злится за то, что я поехала к Громовым.

Глава 32 Арина

Я наотрез отказываюсь ехать в дом к отцу, но кто бы меня слушал… Конечно же машина направляется прямиком туда.

– Так и будем молчать? – решаюсь первой начать разговор.

Гнетущая тишина выводит меня из себя моментально.

– Я запрещал тебе контактировать с Громовыми, – недовольно отзывается отец.

– Мне это было необходимо, – откидываюсь на сиденье и блаженно вздыхаю.

– Необходимо, – вторит мне он.

Я рассматриваю его руки, лежащие на руле. Большие, сильные, жилистые. Мне всегда нравилось на них смотреть. И его экспрессивная манера езды тоже нравилась. Сейчас же мы еле плетёмся. Ползём как улитка. Подозреваю, что из-за моего состояния.

– Пап, вот скажи, тебя когда-нибудь мучила совесть? Так, чтобы до бессонных ночей и глубокого внутреннего раздрая…

Он бросает в мою сторону какой-то странный взгляд, но на вопрос предпочитает не отвечать.

– Меня вот замучила. Загнала в угол и бежать оказалось некуда.

– Это ты к чему? – хмурит густые, кустистые брови.

– Да к чему. Вот вроде как всё наладилось, благодаря твоим стараниям, но знаешь, на душе из-за ситуации с Громовым было гадко и отвратительно. Это я тебе причину своего визита к нему объясняю.

– И почему надо было делать это втихаря? – включает поворотник и съезжает на МКАД.

– Потому что… Я хочу отныне самостоятельно разгребать свои проблемы, – наблюдаю за тем, как первые, тяжёлые капли дождя падают на лобовик.

– И что это значит? – интересуется он.

– Это значит, спасибо, что отмазал от тюрьмы, но дальше с Громовыми я разберусь сама.

Поворачивается ко мне. Правая бровь взлетает вверх.

– Разберётся она… – ворчит себе под нос.

– Ты почему мне не сказал, что они отказались от денег? Ты вообще в курсе, что у Максима сейчас серьёзные проблемы со здоровьем? – жёстко напираю на него я. – И пап, я просто в ярости! Как можно было угрожать этой прекрасной женщине, Галине Юрьевне? Вы с Прониным совсем на пару спятили?

– А кто ей угрожал? – возмущается отец и при этом делает вид, что мои слова – полный бред. – Ей было просто сказано держать язык за зубами.

– Иначе… – намекаю на продолжение я.

– Есть у меня свои рычаги давления, – нехотя добавляет он.

– Ну разумеется!

Нисколько в этом не сомневаюсь!

– Громов – принципиальный дурак. Не в его положении разбрасываться щедрыми предложениями, – замечаю, что он скидывает входящий от Кристины.

– Максим очень гордый пап, – снова массирую голову.