Ее Высочество

– Таможня, – сказал он хриплым голосом. – Кто, куда, зачем?

Рундельштотт произнес с поклоном:

– Купец Рунд, господин. Везу товары из своего городишка, надеюсь чуточку заработать.

Таможенник посмотрел на него с явным неодобрением.

– В вашем возрасте нужно сидеть дома, – изрек он непререкаемым голосом, – и греть у камина старые кости. И смотреть, как внуки играют с собаками.

Рундельштотт сказал с грустью:

– Увы, не успел я сколотить состояние, сыновья все пускали по ветру. А помощники мои не очень надежные, за ними нужен глаз да глаз.

Таможенник с еще большим неодобрением посмотрел на нас с Фицроем, Понсоменера просто не замечал.

– Пороть их надо!

– Надо, – согласился Рундельштотт, – да я вот опоздал, а теперь поздно. Хорошо, вы все наверняка успели вовремя…

Таможенник нахмурился, буркнул:

– Хотелось бы, да тоже…

Уже без всякого интереса заглянул в самый толстый и яркий тюк, махнул рукой.

– Уезжайте. Вижу, не разбойники.

Я сказал со вздохом:

– Говорят, разбойники зарабатывают больше…

– Нет, – возразил Фицрой, – таможенники.

– Разбойники, – сказал я.

– Таможенники, – возразил он.

Рундельштотт прикрикнул:

– Перестаньте!.. Будете возить товары, а грабить запрещаю!

Я поторапливал коней, пока таможенник не сообразил, что его работу и разбойный промысел мы уравняли, только Понсоменер смотрит чистыми честными глазами, подспудного текста не понимает, вечное дитя этого странного мира.

Фицрой оглянулся в недоумении.

– Таможня, понятно… но почему в таком месте? Мы давно едем по Уламрии!

– Здесь была граница, – сообщил Рундельштотт. – Но короли Уламрии время от времени отщипывают от Нижних Долин земельные наделы… Так, понемногу, чтобы не начинать из-за пустяков войны.

Я сказал задумчиво:

– Экономика Нижних Долин впятеро мощнее уламрийской. Королева могла бы собрать и вооружить армию, способную захватить Уламрию, а то и Опалоссу.

Фицрой хищно улыбнулся:

– Может быть, к этому и ведет? Подождет, когда всех знатных глердов охватит праведный гнев…

Винринг величественен, это первое, что пришло мне в голову, как только увидел город. Вторая столица Уламрии, как пояснил Рундельштотт, а когда-то была первой. На широком холме со срезанной почти до основания вершиной блистает под оранжевым солнцем высокобашневый город, где все высокое, начиная от городских стен и заканчивая простыми домами, крыши которых выглядывают из-за стены слишком уж заметно.

– Крепкий город, – сказал Рундельштотт с грустью. – Сколько выдержал штурмов, осад, налетов!.. Только поэтому лет триста назад столицу и перенесли в более спокойное место.

Фицрой остановил коня, оглянулся, веселый и бодрый, шире открыл глаза, чтобы мы оценили и полюбовались на сияющую бездну его синих гляделок.

– Переодеваемся, – напомнил он. – В город едем! Не бродяги вроде… не буду показывать пальцем.

Рундельштотт и Понсоменер тоже покинули седла. Изорванную в лесу одежду в самом деле нужно сменить на чисто городскую, нарядную, словно никогда в лесу и не были, а только по широкой дороге от одного города к другому.

Фицрой разнарядился, как петух перед новыми курами: одежда расшита затейливыми рисунками из золотых нитей, золотая цепь на груди, дублет из тщательно выделанной кожи парадно-черного цвета, золото смотрится на нем особенно ярко, кожаные штаны и сапоги с высокими ботфортами, Рундельштотт хоть и в плаще, но сменил на расшитый и с оторочкой рыжим мехом, Понсоменер и я в одеждах простых горожан, не богатых, но и не бедных, а так, чтобы нас меньше всего замечали.

Подъехали к воротам ближе, уже замечая на стенах следы от ударов камней из катапульт и требушетов. Кое-где даже выбоины от тарана, хотя что за сумасшедшие тащили таран вверх по склону, да и бить приходилось под углом, это уже совсем от отчаяния, чтобы потом доложить своему королю насчет недостатка боевой техники.

Проезжая ворота, я даже плечами передернул в нервозности: стена настолько широка, что по верху четверо воинов пройдут в ряд, однако некоторые зубцы повреждены, а другие и вовсе сбиты камнями из метательных машин.

Рундельштотт заметил мой взгляд, кивнул.

– Не стали восстанавливать. Столицу перенесли, а здесь ни к чему… Так что город в некотором упадке.

Фицрой сказал с уважением:

– Но боевого духа не растерял.

– Уламрийцы, – ответил Рундельштотт с легким презрением.

– Разве это плохо? – спросил Фицрой. – Умеют себя защитить.

– Особенно на чужой территории, – буркнул я. – Не очень хороши для соседей.

Рундельштотт сказал мирно:

– К счастью, мы местным не интересны.

– Ничего, – возразил Фицрой, – мы этот интерес пробудим.

– Уламры, – повторил Рундельштотт. – Они считают себя самым великим народом.

– Вот и прекрасно, – шепнул я. – Кто-то из великих велел жить незаметно.

Фицрой услышал, в изумлении вскинул брови.

– Это что же, мне и шляпу с пером нельзя? Хорошо, что я не великий.

– Это про других великих сказано, – пояснил я. – Которые не стремятся ими быть, но становятся.

Понсоменер ждал нас на перекрестке, и снова я обратил внимание на его коня, словно блестящая статуя, даже ухом не шелохнет в такие вот минуты покоя.