Я на голосовые провокации не поддалась и невозмутимо продемонстрировала графенку отобранные для него вещи, а также огласила список того, что, по моему мнению, еще надо было взять с собой. Ирриону хватило одного взгляда, чтобы приказать лакеям принести требуемое. Вот с Торином было сложнее — он надувал губы, делал большие глаза и вообще негодовал по поводу нашего хамства и бесцеремонности. Солдаты пересмеивались и отводили глаза, Каррэн вдумчиво созерцал горы отвергнутых вещей, я делала вид, что ничего не слышу и ни на что не обращаю внимания. На лбах хихикающих близнецов медленно, но верно набухали совершенно одинаковые шишки.
Короче, выехали мы не в девять и даже не в десять, а почти в полдень. А если бы я приехала к условленному времени?! Ведь до темноты за территорию поместья Лорранских не выбрались бы!
Кавалькада, надо признаться, получилась солидная и внушающая невольное уважение. Впереди Каррэн на норовистом черном жеребце, следом я на Бабочке, потом мрачный и надувшийся Торин, сидящий в седле, как курица на заборе, на смирной игреневой кобылке, и последними — солдаты развернутым полукругом, прикрывая тылы своего номинального предводителя и командира. В самом конце этой своеобразной колонны плелись три соловые кобылы, нагруженные вещами и припасами. Одна из них везла лично мое барахло — платья в огромных несминаемых чехлах не потерпели никакого соседства, да и сами по себе едва не опрокидывали несчастную лошадь. Правда, Торин все же пристроил туда же два своих камзола, подобранных в тон моим нарядам, и уж с их-то наличием пришлось смириться — ведь не может же граф Лорранский на фоне своей любовницы жалким оборванцем выглядеть.
Перед выездом специально приглашенный жрец отчитал напутственную молитву, окурил нас приторно-сладким дымком благовоний и побрызгал в нашу сторону водой, вроде бы осененной благодатью самих богов. В последнее мне что-то верилось слабо, но выступать я не стала — слишком уж неодобрительно жрец косился на Тьму на моих плечах и Каррэна, внимающего молитвенным песнопениям с выражением умиленного благочестия на лице. Вообще-то номинально считалось, что вся Сенаторна, кроме совсем уж диких восточных племен, молится одним богам, в реальности же служители религиозного культа отчего-то страстно ненавидели и считали притворщиками всех живых существ, не принадлежащих к их собственной расе. Так что, будучи в том же Тэллентэре, в храм я заглянуть так и не решилась, хотя и очень хотела. Вступать в склоку с альмами-жрецами и, возможно, распрощаться с какими-нибудь стратегически важными частями тела мне вовсе не улыбалось, поэтому с жаждой общения с богами тогда пришлось потерпеть и удовлетворить ее уже в землях людей.
В общем, выезд получился очень торжественный. Жрец до последнего что-то пел и даже слегка приплясывал, размахивая Святым Лучом и щедро раздавая направо-налево благословения, граф Иррион торжественно махал клетчатым платком и рукавами халата с балкона, слуги умиленно вздыхали и вытирали глаза, словно провожали молодого господина на верную смерть. А старая нянька вообще бросилась к нам, обхватила ноги кобылы Торина и завыла на такой трагической ноте, что едва не распугала лошадей. Лорранский-младший, попеременно то краснея, то бледнея, уговаривал ее не ломать комедию и дать спокойно уехать, но женщина ни в какую не соглашалась успокоиться и бросалась попеременно ко всем солдатам, а потом и ко мне, порываясь целовать ноги и умоляя «сберечь ее деточку» Торин не знал, куда девать глаза от позора, я же тихо позавидовала бестолковому графенышу. Эх, если бы меня так любили и не желали никуда отпускать… Каррэн, словно прочитав эти не слишком-то приятные и добрые мысли, осторожно дотронулся до моего рукава, и мне парадоксальным образом стало легче. Альм, почувствовав эту перемену, тепло улыбнулся и слегка сощурил свои невероятные глазищи цвета полной луны. В седле он сидел уверенно и спокойно, кокетливо свесив хвост справа.