Её звали Делия (ещё одна отходная жанру ужасов) (СИ)

Гэлбрайт, слушая господина главного инспектора, только сейчас заметил, что лицевые мышцы его собеседника ни разу не сократились за всё это время, несмотря на поток слов, извергавшийся из его уст. Щёки, скулы и губы господина главного инспектора были совершенно неподвижны, как будто он вообще ничего не говорил. Гэлбрайт попытался заглянуть ему в глаза, чтобы хоть что-то понять, но темнота в комнате скрывала всё, и только дрожащий и бледный огонёк свечи позволял ему хоть как-то видеть поверхность стола и челюсти сидящего по другую сторону мужчины.

— Всё дело в вере, — продолжал господин главный инспектор, — но не в Господа Бога нашего, как вы бы могли себе представить, а в преступника.

Такое заключение из уст Сеймура было настолько несовместимо с его обычным мировоззрением, что Гэлбрайту в ту же секунду захотелось задать вопрос, который вертелся у него на языке с самого начала их разговора, но как только он попытался было открыть рот, то вдруг с ужасом заметил, что его язык словно прилип к нёбу и он не может издать ни звука. Гэлбрайт тут же впал в панику, не понимая, что происходит. А старческий голос продолжал раздаваться из-за плотно сжатых губ господина главного инспектора, отчего создавалось впечатление, что это был не живой голос, но запись на магнитной ленте, воспроизводимая невидимым в темноте кассетным магнитофоном.

— Доктор Бэйзлард совершил преступление, — говорил Сеймур,— я не могу не признать неопровержимость данного факта. Но приходила ли вам когда-нибудь в голову мысль, что он совершил свой поступок ради вас самих? Точно так же, как кит не может жить в океане без планктона, так и полицейский не может существовать в обществе без правонарушителей.

От этих слов Гэлбрайту стало не по себе. К охватившей его панике добавилось иррациональное чувство стыда, как будто ему было некомфортно из-за того, что, как казалось, вокруг его скромной персоны вращался целый мир, пускай даже если это был мир одних лишь преступников. Отведя взгляд от своего собеседника, Гэлбрайт вдруг заметил, что занавеска, висевшая перед окном, немного торчала вперёд, как будто была натянута на какой-то крупный предмет размером с человека. Выпучив глаза, Гэлбрайт несколько секунд вглядывался в занавеску, и хотя он не мог разглядеть точных очертаний в темноте, но в его голове сразу же возникла мысль о том, что, помимо него и господина главного инспектора, в комнате находился ещё один человек, который до поры до времени не решался показываться им на глаза.

— В мире должны существовать как полиция, так и гробы, перед которыми первые обязаны нести свою службу, — раздался ровный голос Сеймура. — В преступлении доктора Бэйзларда кроется ваше спокойствие, а в его собственной личности — спасение.

Словно в ответ на эти слова Сеймура занавески вдруг сдвинулись, и Гэлбрайт увидел мелькнувший в темноте силуэт невысокого и полного мужчины. Неизвестный сразу же встал за спиной главного инспектора, и Гэлбрайт увидел знакомые ему пиджак и брюки, хотя и несколько размытые в темноте, — ибо это был тот самый костюм, в которых был доктор Бэйзлард в тот момент, когда Гэлбрайт настиг его у входа в его дом. Но инспектор не спешил признаваться себе в том, что этим странным субъектом был сам доктор, потому что, не считая общей между ними одежды, этот человек вовсе не производил впечатления старого и потрепанного человека; напротив, под одеждой можно было разглядеть сильное мускулистое тело, а движения незнакомца были наполнены чуть ли не юношеской энергией.

— И именно поэтому вы никогда не сможете его поймать, — продолжал господин главный инспектор. — В конце концов, с его поимкой ваше собственное существование подойдет к своему логическому концу. В моих словах нет ошибки — вся история с молодой леди, скончавшейся после операции доктора Бэйзларда, является не столько событием настоящего, сколько предвестником будущего. Точнее, это предзнаменование, или, как говорили римляне, «омен», — Сеймур сделал ударение на последнем слове, будто стараясь придать ему мистический оттенок.

Гэлбрайт хотел спросить, понимает ли сам господин главный инспектор, предзнаменованием — ну или же «оменом» — чего именно могла быть смерть Делии, но в тот же момент незнакомец резко дернул своей рукой, после чего голова Сеймура отделилась от шеи. Но это нельзя было назвать обезглавливанием, потому что это возможно только с живым существом, в то время как на месте шеи господина главного инспектора вместо явной кровавой раны блестела гладкая поверхность полированного дерева. А когда сама голова, вместо того чтобы упасть на пол, начала выделывать в воздухе замысловатые кульбиты, Гэлбрайту стало ясно, что незнакомец дёрнул за рычаг крана, к которому эта самая голова была прикреплена при помощи невидимой в темноте нейлоновой нити.