Ее звали княжна Тараканова

Путаница мелочных подробностей — каждая отмечена, каждая старательно зарегистрирована. И никакой попытки их проверить. Голштиния рядом, едва вышедшая из-под протектората России. Дипломатические каналы — новые протекторы страны, датчане, не отказали бы ни в какой услуге. Множество живых связей. События четырнадцатилетней давности — задача, не сложная для решения. Тем не менее ни одного запроса. Записи следствия словно для памяти, только для себя: выслушал, записал, передал Екатерине. Ни малейшей инициативы, никаких собственных соображений и выводов. Разве сравнить с деятельностью вовсе не связанного с сыском В. Н. Татищева!

Кстати, простой арифметический расчет. Если неизвестной двадцать три года, значит, год ее рождения 1752-й. И значит, отъезд из Киля приходится на год смерти Елизаветы Петровны.

От Киля до Берлина

По прошествии сказанного времени воспитательница послала ее из Киля с одною женщиною (коя родом из Голштинии, а именем Катерина), при ней с самого начала в няньках находящеюся, и с тремя человеками мущин — а какой они нации и что за люди, не знает, — в Россию, куда она поехала через немецкую землю, Лифляндию, Петербург и далее, нигде не останавливаясь, даже до границ персидских.

При отъезде из Киля и в дороге ей не сказывали того, что везут в сие место, а говорили только, что едут к ее родителям в Москву; но кто они таковы, и того не упоминали. Но как они в сей город привезены не были, то нянька ее, примеря, что их обманули, на то огорчилась, сетовала…

По приезде на персидские границы, оставили ее с нянькою в одном доме, а в которой провинции и городе, того она не знает, только ей памятно, что около того места, в расстоянии на шесть или семь верст, была орда, а в том доме жила одна неизвестная старуха и при ней было человека три стариков, но какие они люди — ей неизвестно. Старуха, сколько она помнит, была, кажется, хорошего воспитания, и слышала, что она жила в том месте более двадцати лет; почему и думала, что она также по какому-нибудь несчастию в то место привезена.

В том месте она жила год и три месяца, находясь во все сие время в болезни, о которой она иногда такое делала заключение, что, может быть, испорчена была ядом. Скучая сею жизнью и угнетающими ее несчастиями, стала она плакать, жаловаться на сие состояние и спрашивать, кто тому причиною, что ее в том доме посадили? Однакож все то было бесполезно; только иногда из разговоров оной старухи она слыхала, что содержат ее тут по указу покойного императора Петра Третьего.