Совершенно, что может лучше способствовать к спокойствию нашего духа, от которого много тело наше зависит, чтоб быть в свободе, в здоровом воздухе и с людьми, поведение которых не принуждено обстоятельствами делать притворство? Сия жизнь, которая меня льстит. Дай Господи Боже, чтоб я мог сим утешением пользоваться. Если Бог изволит, буду жив, и возвратясь в мое отечество, ни о чем ином помышлять не буду, как весть тихую и беспечную жизнь; удалюсь от большого света, который довольно знаю. Конечно, не в нем совершенное благополучие почитать надобно; но собственно в себе и в малом числе людей, родством или дружбою со мною соединенных. Прошу Бога только о том; верьте, что ни чести, ни богатства веселить меня не могут… Хочу вам сказать, что здесь есть принцесса Кинская, женщина разумом, приятностию, добродетелями почтенная, молода, в которую я влюблен, как в вас, и она меня любит как брата и своего друга. Вот, сестрица, можно ли любить без страсти даму прекрасную? Сие вам доказывает знать: я старичок и не склонен более к нежной страсти!
…Вчерась видел многих приезжих знатных: принца Алберта, сына польского короля, принца Цвейбрюнского и принца Лихтенштейна. Королевич был принят со всеми протчими наряду на асамблеи; и ходил, и стоял весь вечер, — когда играли в карты, — так что узнать неможно, чтоб такой был человек; и ни в ком никакой заботы было не видно, особливо в первых людях здешних почти ласки приметить не мог…
…Довольно жил в большом свете; все видел, все мог знать, дабы еще счастье суетное меня льстило. Прямое благополучие в спокойствии духа, которого найтить иначе не можно, как удалиться от всех неизвестных обстоятельств и жить с кровными и друзьями, умерив свои желания, и довольствоваться простым житьем, никому зависти и досады не причиняющим. Часто обстоятельства виноваты нашему поведению. Один человек может быть нелюбим и любим по разности состояния. Мне же, мой свет, скоро будет столько лет, что в числе стариков почитаться должно. Благодарю моего Бога, что дал мне умеренность; в младом моем возрасте не был никогда ослеплен честьми и богатством; и так, в совершеннейших летах, еще меньше быть могу. Скажу и то, что в моем пути долгу, может быть, не сделаю, и, возвратясь, с умеренным доходом, могу жить с благопристойностью. Жалею только то, что вы не воспользовались моим счастием, и ничего полезного для вас не сделал, сколько б сделать мог. Меня утешает ваша бескорыстность. Вы лучше любите справедливость всего. Если есть люди, которые вымышляют мое богатство, то верьте, есть и те, которые правду знают. Осталось мне во утешение: приобрести знакомство достойных людей, утешение, мне до сих пор неизвестное. Все друзья мои, или большею частию, были только — моего благополучия. Теперь — собственно мои.
…Думая в половине ноября отсюда конечно выехать, может быть прежде, в Италию или во Францию, еще не знаю. По приезде канцлера к вам о том писать буду. Притчина ехать в Италию. 1. Что ныне удобное к тому время. 2. Что блиско оной земли во Францию. И докуда еще не так стар, — могу присовокупить знание, по притчине многих ученых людей…
…Был представлен архигерцогам и архигерцогиням, все соответствовало знатности их рождения и воспитания: в разговорах весьма милостивы и разумны… Также большие принцессы много говорили, чтоб я пожил, приятно им будет сделать знакомство со мною… Третьего дни обедал у французского посла. Теперь еду к венецианскому. Всякой вторник ездил в Лаксенбург, куда уже зван обедать графу Клари. Сколько господа здешние холодни, столько император и императрица милостивы…
Итак, близость к Франции (так почему не сразу Франция?). Удобное для путешествия время (перспектива начинающихся в Италии дождей!). И возраст — Шувалов не прочь пококетничать своими неполными тридцатью пятью годами, нарочито соотнося себя с Елизаветой, с которой его разделяло двадцать лет.
Только почему-то Италия тогда не состоялась. Шувалов оказывается во Франции. Об этом свидетельствуют не письма — их попросту нет, но тот единственный факт, что, близко сойдясь с театральным миром Парижа, он легко может получить покровительство знаменитых актеров тех лет, комика Лекена и великолепной актрисы Дюмениль, для приехавшего из России подопечного артиста Ивана Дмитревского.
А между тем Ивана Ивановича Шувалова ждали в России, рассчитывали на его скорый приезд. В письмах он советуется с сестрой о продаже того самого, связанного со слухами петербургского дома, чтобы окончательно поселиться в Москве. Обещает сам совершить сделку в столице в ноябре 1764 года. И новая, неожиданная для самых близких и доверенных перемена планов — все-таки Италия, к тому же на долгих восемь лет.