Ее звали Лиза

— Не могло! — с большой досадой ответила Марина и даже воздух ладонью рубанула в доказательство того, что нет, не могло. — Тоня еще ладно, она худо-бедно способна на некоторые… мм… неожиданности, но Катерина… Нет, исключено! Катя железный человек. Для нее работа — прежде всего, и всякое такое. К тому же у нее встреча была сегодня назначена с одним иностранцем, немцем вроде бы, который специально в Нижний приехал, чтобы с ней повидаться. Я не сильно в курсах, что там и как, но Катерина какой-то сенсацией грозилась. Дедуля к ней пришел, а ее нет. Часа полтора прождал, да так и ушел. Правда, философски отнесся к тому, что Катерины нет, мол, дело молодое… Я уж не стала ему говорить, что девчонки еще вчера пропали, а то хватил бы кондрат старикана — он уже совсем божий одуванчик. Вообще, на грани старческого маразма, ну разве можно в такие годы в такую даль пускаться?

— Я этого старикана видела, — усмехнулась Алёна. — Ничего себе одуванчик! Он еще хоть куда, по-моему, маразма в его случае ждать дольше, чем Сольвейг ждала Пер-Гюнта. Да, впрочем, бог с ним. Слушайте, Катерина из какой редакции?

— Из культуры, — сердито ответила Марина, которую, такое ощущение, праздное любопытство Алёны начало раздражать. — Разве вы ее не помните? Она вот здесь, за компьютером сидела, вы же ее видели. Неужели не помните?

Уже говорилось: хорошей памятью, особенно зрительной, Алёна не отличалась. То есть иногда некоторые лица впечатывались в нее просто намертво, а некоторые так и скользили где-то по обочине сознания. И поэтому она только виновато покачала головой, поглядев на стол, на который показала Марина: не помню, мол. И вдруг взгляд ее упал на фотографию, стоявшую в рамке, — две девушки держат огромного белого медведя и тянут его каждая к себе, как Груше и жена губернатора тянули в разные стороны ребенка в пьесе Бертольта Брехта «Кавказский меловой круг».

— Это они, — сообщила Марина похоронным голосом, заметив взгляд писательницы. — Они за один репортаж приз получили на двоих… их потом даже по телевидению показывали…

В голосе редактрисы задрожали слезы, но Алёна не обратила на ее печаль внимания, будучи всецело занята разглядыванием фотографии.

— Боже ты мой! — воскликнула она внезапно. — Слушайте, ну и растяпа же я, память — совершенно как решето… А я-то все думала, ну где я ту девушку видела? Конечно же здесь!

— Вы о чем, Алёна? — весьма раздраженно спросила Марина, видимо, до глубины души пораженная черствостью писательницы Дмитриевой. — О чем вы говорите, когда…

— Да о том, что я вашу барышню вчера видела! И подругу, наверное, тоже — вроде бы там были две девушки. Катю заметила, потому что она, во-первых, рыженькая, а во-вторых, на меня поглядывала, как на знакомую. Слушайте, Марина! Когда именно пропали ваши девчонки?

— Примерно в полдень наш водитель оставил их на площади Горького.

— Ну точно! Я их видела в начале первого, — кивнула Алёна. — Именно на площади Горького, около магазина «Поларис». Я туда шла модем новый покупать, мой почему-то настройки не сохраняет — стоит, скажем, электричеству отключиться, и его надо заново настраивать. Так я о чем? Шла, значит, я в «Поларис» и увидела, как ваши девочки садятся в серый «Ниссан».

— Вот как? — нахмурилась Марина. — Получается, что они остановили попутку, и чертов «Ниссан» завез их невесть куда?

— Ну, — осторожно сказала Алёна, — очень может быть, что так все и было.

— Погодите! — всплеснула руками Марина. — Выходит, вы их последней видели? А номер того «Ниссана»? Номер у него какой?

— О господи… — пробормотала покаянно Алёна. — На номер-то я и не посмотрела, вот балда. То есть просто совершенно не обратила внимания.

— Алёна, Алёна! — в отчаянии почти закричала Марина. — Да напрягитесь же! Вы ведь детективы пишете и должны… не можете не понимать… Вам только кажется, что ничего не заметили, а если порыться в памяти, то вдруг чего и вспомните!

— Нельзя вспомнить то, чего не знаешь, как говорила одна моя подруга, — огорченно вздохнула Алёна, тем не менее добросовестно обшаривая закоулки своей дырявой памяти. — Только и помню, что машина была «Ниссан». Я почему-то тогда про Чапека стала думать, а про девушек забыла.

— Чапек-то здесь при чем? — в сердцах бросила Марина. — Нашли о ком думать в такой момент! Я его вообще терпеть не могу.

— Ну я же не знала, что момент именно такой, — оправдывалась Алёна. — Чапека я тоже не очень люблю, кроме одного его рассказа, такого полудетективного… — И она вдруг замерла, уставилась на Марину, вскрикнула: — Вспомнила! Вспомнила, почему я про Чапека подумала! У него же есть рассказ про поэтические ассоциации, там какой-то поэт видит машину, сбившую женщину, и восстанавливает ее номер с помощью пришедшей ему в тот момент в голову метафоры… Двойки он сравнивает с шеями лебедей и так далее. Точно знаю, почему я про Чапека подумала… потому что в номере того «Ниссана» было две шеи лебедя. В смысле, две двойки.

— Так… — обронила Марина, и ее щеки загорелись от волнения. — Ну, теперь они у меня попляшут! Теперь пусть попробуют не принять мер! Я их со свету сживу!