Её звали Луиза

Моя реакция моему мужу не понравилась. Он наклонился над столешницей и попытался заглянуть мне в лицо, он прищурился, желая понять, ни над ним ли я смеялась. Но я делала вид, словно не заметила никаких перемен в его поведении. Я выключила воду и принялась вытирать посуду, а мой супруг, удостоверившись, что я не смеюсь, заговорил дальше:

— Один из соседей сказал, что она даже не берёт за это плату. Всё делает из исключительного собственного интереса.

И тут я не выдержала и подняла на мужа взгляд, понимая, что это самая настоящая наглая клевета.

— Откуда ему знать? Сам пользуется её любвеобильностью? А ты сам случайно не задумываешься об этом? И вообще! Как смеешь ты обсуждать со мной такие похабные вещи?

Говорила я слишком эмоционально, да и не стала контролировать свой взгляд, поэтому догадалась, что он был холоднее льда и острее тысячи кинжалов, поэтому реакция моего мужчины была вполне ожидаема. Он даже не стал ничего отвечать, он заглянул мне в глаза, чтобы удостовериться в том, что я не сошла с ума, и, убедившись в моем психологическом здравии, дал мне звонкую пощёчину. Я знала, что поплачусь за свой длинный язык и несдержанность, поэтому сделала вид, словно ничего не произошло. Немного поправила растрепавшиеся волосы и продолжила вытирать посуду полотенцем. Мой муж поступил точно также. Он открыл холодильник, достал графин с водой, стакан и налил себе попить, после чего продолжил:

— Я устал от мяса по-французски, приготовь завтра что-нибудь другое. Ты, по-моему, так увлеклась нашей соседкой, что совсем забыла про свои основные обязанности.

Я промолчала. Даже не подняла на него взгляда, продолжая вытирать тарелки, и только убедилась в том, что ему не следует знать о моих уроках английского языка.

Я знала, что Луиза не сможет войти в нашу квартиру, а меня не впустила бы к себе. Я догадывалась, что первый наш урок пройдёт на улице, но это был не плохой вариант. Дети смогут играть в песке, а я — учить Луизу.

На следующий день, когда мы с детьми, выходили гулять, я постучала в её дверь — подала знак, чтобы она выходила, и стоило мне сесть на скамью во дворе, она появилась в дверях подъезда. Обеспокоенная, не расчёсанная, в красной клетчатой юбке и чёрной блузке, она быстро направилась в мою сторону. Мне хотелось улыбнуться, такой приятно забавной она казалась со стороны. Её походка всегда удивляла меня. Женщин учили ходить ровно, от бедра, легко и изящно двигаться. А Луиза шла так, словно к её ботинкам привязали наковальни — шаги были тяжёлыми, резкими, с сильными выпадами вперёд. Это было похоже на марш, но только очень неумелый.

Она села рядом и, не переводя на меня взгляд, дёрнула головой — кивнула в знак приветствия. И я ответила:

— Hello, Luisa. How are you?

И она неуверенно ответила мне, сделав множество ошибок, но я аккуратно поправила её, ещё не зная, как она отреагирует на это. Но она не обижалась и не оскорблялась моими замечаниями и правками. Она выглядела как измождённый жаждой путник, внимала каждое моё слово и повторяла их, запоминая правильное произношение. Начали мы с простых слов, которые чаще всего используются в обиходе.

Она показывала удивительные способности к изучению английского, и, когда я её похвалила, она широко улыбнулась и заглянула мне в глаза. Я больше не видела перед собой перепуганную собаку, теперь передо мной сидела счастливая, молодая женщина. И я улыбнулась ей в ответ.

Когда пришло время расходиться по домам, она пожала мне руку. Это было моё первое прикосновение к её тонкой, мягкой и тёплой коже. Ладошка же её оказалась совсем крохотной, не на много больше чем рука моего старшего сына. Пальцы были совсем тонкие, и я подумала, что ей было бы неплохо научиться играть на фортепиано. Я бы могла и этому её научить, если бы сама умела. И, шепнув мне напоследок: "До завтра!", — она убежала к себе.