Эффект бабочки

— Приехали, — ближе к дому она даже задремала. Считала, считала и… устала. Просыпалась же неохотно, пытаясь отбрыкаться, устроиться поудобней, подтянуть под себя ноги. — Тебя в машине оставить?

— Угу, — и даже угроза не казалась ей такой страшной. В машине — так в машине. Здесь удобно, приятно урчит мотор, пахнет хорошо, и даже сквозь сон чувствуется, что смотрят с лаской.

— Так, все, давай.

Только ведут себя грубовато. Практически выдернули из салона, поставили на ноги, заставили держаться, а еще глаза открыть. Хорошо, что стоять пришлось недолго.

Настя, в принципе, не сильно любила поддержки, но технику партнера оценила. Ее достаточно бережно, но уверенно забросили на плечо, а потом понесли… куда-то.

— Ой, Глеб Юрьевич…

— Что?

— У нас проблема…

— Какая?

— Земля перевернулась.

Партнер, он же носитель, он же носильщик, он же Имагин остановился, проморгался, хмыкнул, но смог сдержаться — тряску из-за смеха она сейчас вряд ли оценит.

Поставили ее на пол только в лифте, причем к стеночке прислониться не дали, зато дали прислониться к себе. Пришлось так и ехать — зарывшись лицом в ткань джемпера, вцепившись в него же руками, а еще ощущая поглаживающие движения на уровне поясницы.

Она, наверно, опять так и заснула бы, но снова не дали — лифт поднялся на нужный этаж, пришлось выходить — теперь уже на своих двоих, пусть и с чужой помощью, а еще пришлось стоять, пока с нее снимали балетки в прихожей, потом в ванной, под чутким руководством, мыть руки, умываться, хихикая, когда мужчина начинал ругаться сквозь зубы, чем-то недовольный, потом танцевать в заданном направлении, вроде как в сторону спальни, падать лицом в подушку…

Вот тут-то Имагин таки не выдержал — застонал в голос, благо, волосы на голове рвать не начал, а Насте стало его настолько жалко, что она перевернулась, поднялась на локтях, посмотрела так трезво, как только могла.

— Спасибо вам, Глеб, вы хороший.

— А ты пьяная, — Имагин прошел к комоду, достал одну из домашних футболок, вернулся к кровати. — Иди сюда, — поманил девушку к себе.

Надеялся, что она послушается и приблизится, а она только головой помотала.

— Идти не могу, ползти могу.

— Ползи, — на самом деле, Глеб был согласен уже на что угодно, лишь бы она быстрей заснула.

Таким идиотом он себя еще никогда не чувствовал. Вот она — не слишком в адеквате, счастливая, веселая, довольная, в его кровати. Вот он — наоборот, очень даже адекватен, осознающий, что хочет и вполне может получить, но делать ничего не намерен, потому что утром будет подлецом…

Вытянув руку, Глеб надеялся, что она возьмет футболку, а потом он спокойно удалится, давая ей возможность самой уж как-то переодеться и погрузиться в самый сладкий в мире пьяный сон, но нет.

Его неожиданно сильно дернули за руку, заставляя сесть, а потом забрались на колени, устроились, обвивая шею руками.

— Что ты делаешь, Настенька?

— Вы так пахнете вкусно, Глеб Юрьевич, — девушка приблизилась к его лицу, втягивая воздух, облизала губы.

— Черт. — Глебу показалось, что он даже дышать на какое-то время перестал. — Сс-спасибо, — выдавил ответ сквозь зубы.

— Это одеколон? Как называется?

— Зачем тебе? — мужчина попытался снять с шеи ее руки, но куда там? Только придвинулась еще ближе, практически касаясь носом его лица. Глебу даже показалось, что он чувствует ветерок каждый раз, когда Настя моргает, хлопая ресничками.

— Мужу куплю, — ответила честно и быстро.

— Какому-такому мужу? — вряд ли заметила, как мужчина насупился, напрягся.

— Ну, когда будет муж, куплю ему. Хочу, чтоб пах так, как вы. Скажете название?

— Вот когда будет, пусть приходит, ему скажу.

— Нееееет, — губы Насти расплылись в улыбке, а глаза сощурились. Кажется, его милая пьяная принцесса раскусила план. — Вы его побьете, как тогда Петю отметелили.

— Этому больше достанется, — Глеб усмехнулся. Ну вот он же должен понимать, что Настя сейчас говорит несусветные глупости, а все равно ревнует. Представляет себе этого… мужа и ревнует.

— Вы злой, Глеб Юрьевич, — Настя же отклонилась, отпуская руки — упала бы, не придержи ее злой Глеб за талию, окинула его серьезным задумчивым взглядом, снова заговорила. — Но такой добрый. И хороший, смелый, привлекательный, знаете, что когда вы рядом, у меня вот тут, — она прижала руку к груди, — так странно становится, будто что-то шевелится, а когда смотрите, то вообще ноги подкашиваются. Представляете?

Глеб промолчал.

— А еще знаете, вы очень опасный. Для меня. Я же в вас влюблюсь, а вы потом… Нельзя мне в вас влюбляться, Глеб Юрьевич, а вы вечно со своими ужинами, с опекой этой. А я чувствую, что плохо потом будет, а все равно хочу…

— Что хочешь?

— Поцеловать вас хочу. Можно?

Надо было отказать, ссадить с колен, а потом смыться восвояси, пока не передумал, но Глеб решил еще разочек пройти по краю. Совсем чуть-чуть. Один маленький поцелуй, и все. Потому кивнул.