Эффект Бандерлогов

– Видите ли, Степан Николаевич, – Крылов споткнулся и чуть не упал. Он уцепился за старичка, идущего рядом со здоровяком:

– Простите, профессор… чуть не грохнулся… Вот бы людей насмеш…

Крылов опять запнулся за чью-то ногу, но старик поддержал его за локоть.

– Что вы, господин Крылов, ничего. Я ещё крепок и гожусь для поддержки, – грустно улыбнулся в ответ старичок, которого Крылов назвал профессором.

– Спасибо, Лев Григорьевич, – поблагодарил Крылов. Профессор молча кивнул, но тут же спросил:

– А насчёт наряда Степан Николаевич прав. Хотелось бы, хотя бы для понимания предстоящей работы, узнать, что там…

– Четыре человека – подсобниками. Ник – старший, с ним учитель, главбух и рэкетир… Анатолий и Егор – на растворный узел. Трое – на подачу у транспортёра. Я – на учёте и в помощь прорабу.

– Хорошо тебе, Крылов, – незло сказал Толя, – всё на учёте, да на учёте. Ты и в те времена вседозволенности учитывал на своей радиостанции, наверное, а?

– Верно, Анатолий, – Крылов вздохнул и грустно улыбнулся. – Я учитывал множество факторов, влияющих на биржевые индексы… Учитывал общественное мнение, учитывал влияние погодных условий… Не учёл главного… – он замолчал, глубоко вздохнув.

– Кажись, пришли, – сказал кто-то из строя. – Вон идёт в каске. К нам, наверное.

Колонна остановилась и превратилась в маленькую толпу серых и озябших людей. К толпе подошёл прораб в белой каске, тёплой куртке с цигейковым воротником, больших сапогах, и весело поприветствовал всех разом, выдыхая перегар с луком:

– Привет перевоспитуемым! Работа ждёт, срок идёт, а песня льётся! – и громко заржал.

Не встретив ответного восторга, он крякнул, взял лист наряда из рук Крылова и сказал:

– Подсобников давай не четырёх, а всех. Там кирпич завезли… Долго ждали. На подачу поставим. Двоих на растворный узел отправляй… Кто?

Из толпы отделились Толя и Егор. Прораб оценил вышедших из кучки сидельцев и, кивнув головой в сторону растворного узла, добавил:

– Вперёд… Там Силуанов… Увидите. Мелкий такой, шустрый… Каску в руках носит. Скажете – я прислал.

Толя и Егор поплелись к растворному узлу искать мелкого и шустрого Силуанова. Остальные потянулись вглубь строительства за бригадиром. Отойдя на приличное расстояние, Толян, не поворачивая лицо к Егору, сказал:

– Чего изобретать велосипед? Зачем сложности? Вон – свобода… Беги не хочу…

– Это кажущаяся простота, – ответил Егор, улыбнувшись очень грустно и долго. – Уйти можно… Да. Обнаружат через пять минут. Как только не подойдём к растворному… Дальше – облава… Ксивы нет, шмоток гражданских нет, плана нет… Не получится…

– А там получится?

– Вряд ли… Но шанс есть…

Они подошли к месту работы. Замолчали.

Остальные тоже прибыли на объект. Работа была монотонная, тягучая и тяжёлая. Подавали кирпич каменщикам, подтаскивали раствор, перетаскивали козлы и помогали разбирать и собирать леса. Каменщики все были из сознательных граждан, или тех, кто прошёл перековку и осознал своё истинное предназначение. Крылов отмечал всё проделанное отделением с особой тщательностью и аккуратностью. Поэтому людей его отделения редко наказывали за срыв плановых заданий. Бумаги в порядке. В них всё учтено. Придраться не к чему. Хотя, если надо, придраться можно и к столбу. Комендант стройки – бывший начальник гарнизонной гауптвахты, рыскал по всей стройплощадке, выискивая любой повод выслужиться и найти «пособника, разгильдяя, несознательного» и так далее, перевоспитываемого. Ближе к обеду, ослабленные недоеданием и недосыпанием работники совсем выбились из сил. Каменщики, выполнив норму в двести кирпичей, ушли. На их место пришли другие. Новые покрикивали на подсобников и то и дело позволяли себе колкие выражения в их адрес. Тщедушный профессор раскладывал кирпичи у ног кряжистого малого с красным тупым лицом и фиксатым ртом.

– Что, доходяга, борзота заела? – покрикивал краснорожий. – Небось, в своих там университетах тяжелее хрена в руках ничего не держал? – и ржал, сверкая золотыми коронками. Его плоское лицо, то ли бурята, то ли калмыка, выражало полную удовлетворённость возможностью издеваться безнаказанно над другим человеком. Лев Григорьевич пожимал плечами, кашлял… Но молчал и терпел. Положение перевоспитываемого – не позволяло вступать в дискуссию со свободными или даже условно вольными обывателями.

Степан Николаевич работал, словно вол. Его лицо казалось отрешённым, а руки и ноги делали своё – таскали, перекладывали, ходили, словно заведённые. Казалось, он пытается забыться за работой. Он успевал подавать кирпич и за себя и иногда за профессора.

Фиксатый всё покрикивал на старика. Но тот лишь вздыхал в ответ. Молчание профессора ещё больше заводило каменщика. И вот, улучив момент, когда старик наклонился за кирпичом, краснорожий дебил влепил ему пинка под зад. При этом выматерился и заржал. Лев Григорьевич выпрямился. Снял шапку. Поправил очки и, тщательно подбирая слова, сказал: