Хотя дочери Валери не одобряют некоторые ее решения и поступки, они продолжают с ней общаться. Не все участники нашего исследования могут этим похвастаться. Иногда дети обрывают общение, потому что в детстве с ними плохо обращались. В других случаях детей забирают из-за поведения родителя или плохих жилищных условий. Так случилось со Сьюзен:
Я была матерью-одиночкой и жила с детьми где-то до 1998 года, а потом начала пить, как мой отец. <…> У меня развился алкоголизм, так что я отдала их опеке. Потом у меня забрали родительские права, и мы долго не виделись. Я ушла в запой на три месяца, о детях тогда заботились мои друзья. Они сказали, что мне надо что-то делать [с алкоголизмом], так что я пошла на детоксикацию, позвонила в опеку, и они [снова] забрали детей. Я пошла в суд, и там сказали, что мне детей доверять нельзя. С тех пор я не пью.
Сьюзен удалось изменить свою жизнь, однако она всегда помнит, что подвела своих детей. Она больше не пьет, зато играет в казино, чтобы справиться со стрессом.
Многих участников нашего исследования очень беспокоят плохие отношения с детьми. Как правило, проблемы такого рода приводят к усугублению игровой зависимости: родитель чувствует, что лишается единственной радости в жизни. Вместе с тем ему больше не требуется быть ролевой моделью для ребенка, так что нет причины бороться со своим деструктивным поведением.
Отношения с романтическими партнерами тоже зачастую не складываются. Некоторые участники в детстве постоянно наблюдали конфликты между родителями и усвоили патологические семейные установки в качестве неизбежной нормы, а позднее стали их использовать в собственных отношениях. В целом они не умеют доверять другим людям. В результате почти половина участников никогда не вступали в брачные отношения или разводились по меньшей мере однажды. Даже те из наших собеседников, кто не страдал от патологического игрового поведения, сообщили, что на момент исследования или ранее они находились в напряженных личных отношениях, очень напоминавших отношения между родителями, которые они наблюдали в детстве.
Например, отец Луизы был патологическим игроком. Позднее Луиза стала встречаться с мужчиной, который тоже страдал от игромании, и в его поведении было много от ее отца.
Я действительно встречалась с игроманом. Он не понимал, что у него была зависимость. Я, конечно, не врач, но мне казалось, что это была настоящая зависимость. Может быть, я просто накрутила себя, потому что плохо отношусь к азартным играм из-за того, что было в прошлом.
Луиза «обрубала связь», как только у партнера появлялись признаки игровой зависимости, однако она снова и снова вступала в отношения с людьми этого типа. И действительно, у многих наших собеседников прослеживалась тенденция выбирать в качестве романтических партнеров компульсивных игроков. Иногда они осознают, что их собственные отношения являются такими же дисфункциональными, как отношения их родителей. Однако в большинстве случаев респонденты считают такое положение дел нормальным и не удивляются, когда подобная ситуация воспроизводится в их взрослой жизни.
Типичным примером может послужить история Энн-Мари. Она была замужем дважды, и оба брака кончились разводом. Энн-Мари признает, что оба бывших супруга напоминали ее отца – они были типичными агрессивными «альфа-самцами».
Хотя мы жили очень хорошо, мой второй муж был довольно агрессивным спорщиком. Он любил стоять на своем и немного давил на меня. Так что мне приходилось нелегко. Он был не таким сложным человеком, как папа, но все равно у меня с ним были сложности. Это было тяжело. <…> В каком-то смысле это было вербальное насилие, но не всегда. Не постоянно, и не только со мной. Он очень любил спорить. Если он с тобой не соглашался, то сразу же начинал: «Да что ты такая тупая?»