Эффект кобры

— Я знал, что она не бросит своих родителей; несмотря на всю ее бунтарскую оболочку, она довольно домовитая, привязанная к одному месту. Рисуя наше общее будущее, Рейчел видела только один расклад, где я беру бразды правления над «кобрами», а к тридцати пяти у нас уже двое маленьких сорванцов. Просто, стабильно, предсказуемо. Оглядываясь назад, осознал, что полюбил ее за то, что она была единственной девушкой, обратившей на меня внимание, той, которая была добра к уродливому мне, призрачной нимфой, к которой у меня было право прикоснуться. Когда я уехал, то исправно отсылал ей письма на бумаге с разных заправок и штатов, чтобы меня не смогли обнаружить. Писал в них о рутине, но с каждой прописанной строчкой понимал лишь то, что мне это больше не нужно, это только для нее, чтобы она ощущала мое присутствие, а ее душа не скорбела. Изначально я правда хотел, чтобы она приехала ко мне, но время шло и лишь убеждало в том, что моя девушка — чужой для меня человек. Чувства остывали, Рейч до сих пор была мне нужна, но это была далеко не любовь. Только с возрастом осознаешь род привязанностей. Моя благодарность ей была настолько велика, что я принял ее за более глубокое чувство. Так наивно, так по-детски. И да, я до сих пор люблю ее, но не иначе как младшую сестренку, которой у меня никогда не было.

— Твои ожоги? — я сделала неуклюжий шаг навстречу, с прищуром проведя взглядом по всему росту парня. — Сколько процентов тела? — могу ли я вообще о таком спрашивать? Но если не сделаю этого сейчас, то больше случая может не представиться. А мне не хочется накручивать себя по этому поводу.

— Я закрыл их все татуировками, — ответил он, и я ахнула. Ведь видела, когда мы были в бассейне, всю эту непроглядную чернь, сплошным слоем обвивающую худосочное тело.

Я неспешно подошла к Каю и положила ладонь на его плечо, нерешительно столкнулась с ним взглядом. Надеюсь, сейчас в моем не читается жалость или нечто подобное. Мне бы не хотелось, чтобы он вдруг подумал, что я его жалею.

— Могу я прикоснуться к тебе? — сглотнула я, он кивнул в ответ.

Мои руки прокатились по мужским плечам, цепляясь за рукава мокрой кожанки, пальцы сжались и потянули куртку вниз. Футболка черного цвета тоже была вымокшей насквозь, с ней Кай мне помог: он скрестил руки, взявшись за ткань, и стащил ее через голову. Мне не хотелось показаться грубой, поэтому я очень аккуратно коснулась его живота подушечками пальцев, мышцы под ними тут же сократились, но Кай оставался неподвижным. Робко, скользящим движением я повела свою ладонь в сторону разукрашенной шеи. На каждом участке кожи чувствовались неестественные неровности и бугры. Невооруженным взглядом заметить их нельзя — даже подступаясь как можно ближе, не зная о них, ты не увидишь и изъяна.

Кай неожиданно дотронулся до моей ладони и прижал ее к себе, не давая скользить дальше.

— Что такое? Тебе больно?

— Нет, — ухмыльнулся он. — Щекотно, у тебя слишком нежная кожа на пальцах, ты меня щекочешь. Можешь не осторожничать — твои кошачьи лапки мне не навредят.

Я поджала губы и продолжила свой путь, дойдя до ушей, обошла его кругом, задержавшись на спине. Лопатки, изгиб позвоночника, крылья — я исследовала каждый сантиметр его тела, пережившего самый страшный день, уготованный ребенку.

— Ты, — лязгнула языком, — как ты только смог вытерпеть? — я не ждала ответа, будто разглагольствовала сама с собой, только вслух. Увлеченно я по новой начала разглядывать татуировки, читать надписи и тактильно ощущать, что под этим «мусором» скрывается. Надпись о преданности, а под ней — прожженная молодая кожа.

— В детстве, когда мне уже было дозволено появляться на улице, ребята издевались надо мной, — вдруг заговорил он, пока я ощупывала его сзади. — Многие смеялись над моими шрамами, обзывали, и только Тони с Рейчел не избегали, поэтому ближе них никого и никогда не было.

— Твоя мама лечила тебя, поэтому ты и меня привез сюда, знал, что она сможет поставить на ноги?

— Да, она знает толк в лечении, но это стало для меня еще одним проклятием. Моя мать настолько привыкла меня опекать, держать взаперти от посторонних глаз и быть практически единственным собеседником, что, когда пришло время, она никак не могла отпустить меня. Ей не нравилось, когда я гулял, пропадал с кузеном или просто уходил без разрешения. Иногда у меня складывалось впечатление, что я — ее собственность. Хотя, возможно, она боялась, что без надзора кто-то снова сделает мне больно. Возможно, это лишь мои догадки, потому что она действительно сложный человек, которого практически невозможно понять. Знаешь, она единственная, кто называет меня Ник или Никки, хотя прекрасно осведомлена, что я это ненавижу. Кто знает, что в голове Марлы.

— Кай? — мой голос меня подвел — я произнесла его имя слишком жалобно. В ответ он гукнул. — Спасибо.

Он повернулся ко мне лицом, мои ладони отпрянули.

— Не надо, — парень был серьезен. — Не благодари меня, только не ты, — помотал он головой.