Эффект Лазаря

Танцует в Севилье Кармен у стен, голубых от мела, и жарки зрачки у Кармен, а волосы снежно-белы…

Бело-желто-коричнево-голубое! Разве не картина?!

Начинается плач гитары, разбивается чаша утра…

Перебираю репродукции Миро и раскладываю, словно пасьянс. Как ни странно, тут же нахожу на одной подобие гитары. Выписываю:

Неустанно

Гитара плачет,

Как вода по каналам – плачет,

Как ветра под снегами – плачет…

Кладу выписку на репродукцию.

Просматриваю Лорку, бросая взгляды на разложенные картинки. И в какой-то миг замечаю, что стихи сами просятся к картинам.

Вот – нечто, назовем его, как у Хлебникова – «Сущел». А по сути, это одна белая нога до колена, на ней тонкая шейка с головой (или коленной чашечкой). И один глаз! Сущел бодро шагает в Гранаду! Вот это что!

Когда опустился вечер,

Лиловою мглой омытый,

Юноша вынес из сада

Розы и лунные мирты.

«Радость, идем в Гранаду!»

Еще одна цитата готова. Мгла, конечно, с натяжкой лиловая, розы и мирты тоже весьма условны, но кто станет отрицать, что ликующий Сущел шагает в Гранаду?!

В следующей картине – потрясная экспрессия. Испанская. Красно-желто-охристо-черная. Страстный танец отчаянной, безответной любви. Возможно, однополой, иначе как объяснить выросты между ног у обоих фигур? Но, не исключено, что выросты обозначают что-то другое, а не то, о чем я подумала. Одним словом, жгучий, замедленный, без всякой суеты танец. Руки воздеты и растопырены, как канделябры. А вот и цитата:

Трудно, ах, как это трудно

Любить тебя и не плакать!

Мне причиняет боль воздух…

К шести часам я почти справилась с задачей. Только одна, последняя картина не ложилась на стихи. Устала. Сварила кофе, забрала у Геньки из шкафа коробку шоколадных конфет и включила диск Скотта Джоплина. Лорка под регтайм не хотел ни читаться, ни петься, ни танцеваться. И тогда для этой картины я написала на новом листке бумаги:

Вот я с тобой! Как эта ночь нежна!

Там где-то властвует луна…

По-крайней мере серп луны в пестрой мешанине красок явно просматривался, а добавив к этому художественному рагу щепотку воображения, можно было почувствовать и полночные трели соловья. Гении все равно на метро не ездят, Китс глаза им не намозолил, они даже не догадаются, что это не Лорка. Так что пусть пока останется так. Для подначки. А дальше будет видно.

Художник Воля пришел на полчаса раньше срока. Мы были знакомы не первый год, но без всяких фамильярностей. Однако, застав меня танцующей с чашкой кофе под Джоплина, предложил сбегать за бутылкой или куда-нибудь пойти. Он настаивал, еле его выпроводила, а потом раскаялась. Надо было соглашаться, ведь впереди еще весь вечер и ночь.

Я шла домой и говорила себе: возьму и позвоню Косте, что я веду себя, как пятиклассница, почему не могу позвонить сама? Села у телефона и… позвонила матери. Не надеялась, что снимет трубку, было уже поздно, но мать ответила и вполне внятно.

– Кто такой Миро? Художник Миро? Знаешь?

Я сомневалась, что она знает.

– А как же, – отвечает уверенно. – Жоан Миро – это самое красивое перо на шляпе сюрреализма.

– Про перо на шляпе – ты сама придумала? – спрашиваю ошарашенно.

– Вот этого я точно не помню. Возможно, и не я.

– А кто?

– Если не я, значит, кто-то другой.

Время от времени она ставит меня в тупик, удивляет чем-то, чего я в ней не предполагаю, и я очень радуюсь, что она не окончательно деградировала, хоть и пьет ежедневно, и часто мозга́ за мозгу у нее заходит. Конечно, она и сейчас была поддатая, но вполне адекватная.

– Но ведь в ваше время сюрреалистов в институтах не проходили, и книжек с репродукциями не было?

– Что значит – в мое время? Я все еще имею отношение к нынешнему времени.

– А тебе он нравится?

– Миро? Конечно. Это радость в чистом виде. Море радости. Дивная Барселона!

– Почему Барселона?

– Потому что Барселона – город Гауди и Миро.

– А Гранада и Севилья?

– Это – на юге, а Барселона на севере.

А Лорка откуда? Ведь он из Гранады! Как же тогда радостный Сущел, шагающий в Гранаду, как же Кармен у стен Севильи?

– Ладно, спасибо за консультацию. Завтра сороковой день со дня смерти дяди Коли.

– Как быстро… – задумчиво сказала мать. – Надо будет помянуть.

– О йес!

Я открыла Интернет и прочла биографию Миро. С этого и следовало начинать. Впрочем, идея со стихами была обречена с самого начала. И тут я вспомнила, откуда осведомленность матери об испанских делах! Она же была в Испании! Не знаю, сильно ли она деградировала, но я явно деградирую со своей бредовой любовью к Костику. Это же мания, болезнь в чистом виде.

35