Эффект Лазаря

Пошарила под крыльцом – ключ на месте. Заходить не стала. Меня била дрожь. На платформе попыталась себе объяснить, почему же меня так заколотило, и догадалась: все дома в больничном городке стояли пустые, закрытые. Ну, конечно, заколоченные досками окна и двери, пышный бурьян в огородах. Никаких следов пребывания владельцев. Возможно, какая-нибудь дача и была обитаема, но вспомнить точно я уже не могла.

Электричка ожидалась через сорок минут. Я бродила по платформе и вдруг взяла и позвонила Косте. Дома никто не ответил. Позвонила на мобильник. Откликнулся.

– Ты где? – спрашиваю.

– На работе.

– А ты знаешь, который час?

– Не имеет значения, у нас тут и заночевать можно.

– С дамами?

– При чем здесь дамы?

– Ладно, проехали. Ты помнишь, что сегодня сороковой день?

– Помню. Крест я поставил. Там порядок.

И вдруг я почувствовала ужасную усталость и поняла, что говорить больше не о чем.

– Крест видела, дядю Колю помянула. Просто я думала, что хоть что-то человеческое тебе не чуждо…

– А ты где? Хочешь, я к тебе приеду?

– Не хочу, – сказала я и выключилась.

Он не перезвонил.

В электричке я твердила: Костя эгоист, беспардонный сухарь и большое дерьмо. Мне он не нужен. Да к чему самоуговоры, это же и так понятно. Для семейной жизни он совершенно непригоден. Если разобраться, у нас нет ничего общего, кроме этой вонючей, умирающей дачи, кроме воспоминаний сопливой отроковицы. Надо завязывать с моим ненормальным состоянием. Надо жить своей жизнью и думать о будущем.

Когда я подходила к своему дому, то издали приметила мужика, слонявшегося возле парадного. И вот удивительно: я рассчитывала увидеть Костю в самых невероятных местах, а тут узнала лишь подойдя вплотную, столкнувшись нос к носу. И мгновенно я забыла о своем сеансе самовнушения. Это был Костя – единственный, желанный, долгожданный.

37

Костя ходил по комнатам. Сказал:

– Именно такой я и представлял вашу квартиру. Мне даже кажется, что ничего не изменилось. О, мудрая Сова! – воззвал он, глядя на фрагмент Босха с погремушками вместо ягод. – Много ты здесь намудрила!

– Ой, много! – сказала я с выражением, но посвящать его в настоящий смысл символа Босха не стала.

– Облако-женщина мне всегда нравилась, вызывала у меня сексуальные фантазии. Она ведь стояла у вас за шкафом, верно? А где портреты Томика? – Он продолжал осмотр, перед глобусом остановился. – Погоди, это не Володькин? Как здорово, будто вернулся в давние времена…

Костя приходил сюда, когда я была маленькой. Привозил овощи, ягоды и яблоки от тети Нины, а однажды ему поручили доставить домой меня. И позже здесь был, после моей свадьбы с Володей.

– А это что за иконостас? – Он рассматривал фотографии, выставленные на столе. – «Воспоминание безмолвно предо мной свой длинный развивает свиток…» Знаешь такой стих? И та-та-та и та-та-та…В общем… «строк печальных не смываю».

Я разгрузила сумку, добыла из холодильника все содержимое. Он вынул из своей сумки бутылку коньяка. Мы сели за стол и помянули дядю Колю.

– Жаль, Томика с нами нет, – посетовал Костя.

– Лучше представляй ее такой, как помнишь. В романтическом свете.

– Так чем она занимается?

– Ничем. Пьянствует. Живописью увлекалась одно время. Маслом писала. Можешь представить! Они с Варленом, бойфрендом, даже умудрились втюхать какую-то ее мазню иностранцу.

– Она ведь когда-то рисовала?

– Никогда. Она в Академии художеств на искусствоведческом училась. Правда, в девяностые, когда работы не было, матрешек расписывала. За гроши. У нас и сейчас где-то Сталин с Ельциным валяются. В виде матрешек.

– Она всегда была предприимчивой и веселой, никогда не унывала.

Мне показалось, что он матерью интересуется гораздо больше, чем мною, и это меня раздражало.

– В настоящее время у меня с ней связан лишь стыд и страх. Она появляется здесь поддатая и демонстрирует себя во всей красе. Я соседей стесняюсь. Ладно, муж алкоголиком был, но мать… Это уж чересчур! Стыдно и унизительно!

– Нашла чего стыдиться. Ты никогда не слышала, как по ночам ваш подъезд трясется?

– А чего ему трястись?

– Скелеты из соседских шкафов рвутся на волю!

– Мне от этого должно быть легче?

– Хочешь, чтобы стало легко, отпусти свой скелет. Скажи ему: катись куда подальше.

– Вот и мать предлагает отпускать неприятности и страхи.

– А чего ты боишься?

– Боюсь, что она окочурится от пьянки. Боюсь, паралич ее разобьет. Боюсь, что Варлен отдаст концы, и она придет жить ко мне. Я с мужем натерпелась, второй раз этого не вынесу.

– Куда ж ты денешься? А ждать беды – последнее дело. К тому же человек всего лишь предполагает… Не дрейфь!

– Говорила с Сусанкой по телефону. Она вернулась? – спросила я.

– Время от времени возвращается.

– И ты это терпишь?

– Заковыристый вопрос.

– И еще один. Почему у вас не было детей? Если нельзя об этом спрашивать, не отвечай.

– Спросить можно. Детей она не хотела, дважды делала аборты.

И уж коли я узнала самое потаенное, неприкосновенное, то смело пошла дальше.

– Я слышала, когда вы поженились, Сусанка в хозяйстве была полный ноль. Она научилась чему-нибудь?

Он засмеялся.

– Я научился. Готовить. Особенно хорошо управляюсь с мясом.