– От многих факторов. От того времени, в течение которого шла экспозиция, то есть от выдержки. От чувствительности и размера пленки. Много условий. Лучше всего оживляются старые фотографии, чем старее, тем лучше. Но и с ними не просто.
– А ты оживлял фотки родителей?
– Было дело.
Я принесла старые домашние фотографии, нашла дядю Колю, сидящего на крыльце, а потом мой любимый снимок – тетя Нина и моя бабушка в гамаке, и я, совсем маленькая, у них на коленях. И так мне захотелось увидеть бабушку и тетю Нину, мимику их лиц, движения.
– Давай, – говорю, – оживляй быстрее.
– Сначала эти снимки должны быть оцифрованы при помощи моей программы.
Для того чтобы оживить мои фотки, Косте нужен был сканер и оригиналы фотографий. Сканер – пожалуйста. Оригиналы – вот они. Но Косте неохота возиться. Он долго кобенился, а я всячески к нему подлизывалась, налила еще бокал и произнесла тост памяти наших близких. И все-таки его достала. Он отсканировал, как ему требовалось, несколько фоток. Делов-то!
– Заранее скажу, что фотография в гамаке бесперспективна, – предупредил он.
– Давай посмотрим дядю Колю.
Костя произвел некое действие на клавиатуре, и неожиданно поверхность изображения дрогнула, словно легкое дуновение ветра наморщило гладь воды, и дядя Коля начал подниматься со ступенек крыльца. Костя поиграл клавишами, приближая, удаляя и разворачивая фигуру. Стало видно, что съемка велась на даче, но тут же все и застыло в прежнем виде.
– Я тебя предупреждал, – сказал Костя.
Секундное движение человека из моего детства потрясло меня, и это не шло ни в какое сравнение с разгоном демонстрации и даже с классиками русской литературы.
Потом мы оживили юную прабабушку Софью, которая что-то сказала человеку, находящемуся сбоку от нее, но пока Костя пытался расширить пространство, в котором она находилась, фигура перестала двигаться. Во второй раз он действовал более ловко, удалось продлить сеанс виртуальной связи, и более того, мы увидели некую даму, к которой обратилась Софья, но это была такая мимолетность, что разглядеть ее не успели. В третий раз результат оказался прежним.
– Из этого снимка мы выжали все, – сообщил Костя.
Потом с разным успехом мы пытались оживить тетю Нину, бабушку и Томика, но лучше всего получилось с Юлией, потому что мы смогли увидеть комнату, где ее сфотографировали.
В общем, у нас состоялся замечательный поминальный вечер, который плавно перешел в ночь, а потом в утро. Мы уже помянули всех наших предков и решили, что Костя все равно не пойдет домой, а потому можно еще выпить по бокальчику-другому. В конечном итоге, пьяные-пьяные, обнявшись, мы пели хором:
Заезжий музыкант целуется с трубою,
пассажи по утрам, так просто, ни о чем…
Он любит не тебя. Опомнись. Бог с тобою.
Прижмись ко мне плечом,
прижмись ко мне плечом.
– Как хорошо с тобой, старушка, – сказал Костя. – Давай вместе сопьемся.
Было почти пять утра. Глаза закрывались сами собой. Костя захотел лечь на тахте в комнате Томика, и я ему там постелила, но когда я начала проваливаться в сон, он явился ко мне и спросил:
– На этой тахте твой муж спал? Не могу заснуть, там воняет им!
Я сообщила, что старая тахта давно на помойке, но Костя стоял на своем: значит, там весь угол провонял.
Он залез ко мне, прильнул к моей спине, и мы с ним спали, сложившись перочинным ножичком, сладко-сладко. Может, и не совсем по-братски, но без очевидных сексуальных действий. В десять утра Костя убежал, даже не позавтракав, и я, с потрескивающей от пьянки головой, но блаженная от счастья, отправилась на работу. Генька подозрительно смотрела на меня и вдруг изрекла:
– Только не отрицай, что у тебя кто-то завелся! И не утверждай, будто одна-одинешенька спала в своей постельке.
А я и не отрицала, но никаких признаний не сделала, обещала потом, потом…
– Тогда и я потом!
И только тут я заметила, что Генька сияет, как медный таз.
– Ну и ладно, не хочешь, не говори, – сказала я, надеясь, что она не выдержит, ведь было ясно, что хочет поделиться. Кажется, она обиделась, но вникать я не стала.
Весь день я думала: как славно, что никаких безумств мы с Костей не совершили и, может быть, мы переходим к новому этапу в наших отношениях, и все впереди, все будет. А ночью, лежа в постели, я плакала от отчаянья. Что же я не воспользовалась случаем, лежала, как колода, и млела, вместо того, чтобы праздновать ночь любви? Дура, хуже дуры! Но потом я успокоилась, вспомнила о скелетах, которые, гремя костями, ломятся в двери соседских шкафов, расплылась в улыбке и так с улыбкой и заснула.
38