Эффект Лазаря

– Я сама приготовила вам поесть, – объявила Алэ. Заметив выражение его лица, по-прежнему растерянное, она добавила. – Этот проход ведет из комнаты в ванную с душем. Дальше располагаются прочие удобства, если они вам нужны. И внешние люки располагаются в той же стороне.

Киль упихал ноги под столик и устроился, опираясь о столешницу локтями и руками поддерживая голову.

«Это что, сон был?» подумалось ему.

Красная мандала располагалась прямо перед ним. Он почти боялся сосредоточиться на ней еще раз.

– Вы восхищаетесь мандалой, – заметила Алэ и вновь принялась за кухонные хлопоты.

Киль, рассредоточив внимание, позволил своему взгляду заново скользнуть по мистическим путям древних линий. На сей раз ничто внутри него не отозвалось. Медленно в его мозг проникли обрывки его собственных воспоминаний, образы замигали перед глазами, запинаясь, словно звуки в горле заики, потом установились. Осознание дотянулось до одного из первых уроков истории, до головидео, показанного посреди классной комнаты. То была документальная драма для детей. Островитяне любили представление – а это оказалось увлекательным. Название Киль позабыл, но помнил, что речь шла о последних днях континентов Пандоры – на изображениях головидео они выглядели никак уж не маленькими – и гибели келпа. Тогда Киль впервые услышал, как келп назвали Аваата. А разыгрывали персонажи эту драму в командном отсеке, на фоне стены… и жуткой фрески из соседней комнаты. А рядом с фреской, когда фокус головизора сместился, он увидел красную мандалу – совсем как сегодня. Киль не хотел припоминать, как давно он видел эту драму – уж больше семидесяти лет тому назад, во всяком случае. Взамен он перенес свое внимание на Алэ.

– Это оригинальная мандала или копия? – поинтересовался он.

– Мне говорили, что оригинал. Она очень старая, старше любого другого устройства на Пандоре. Похоже, вас она очаровала.

– Я видел раньше и ее, и фреску, – ответил Киль. – Эти стены и кухонный отсек поновее будут, верно?

– Это жилище было перестроено для моего удобства, – пояснила Алэ. – Меня всегда привлекали эти комнаты. Мандала и фреска остались там, где были всегда. И о них заботятся.

– Тогда я знаю, где я, – сказал Киль. – Островитянские дети учат историю по голодрамам, и…

– Эту и я видела, – кивнула Алэ. – Да, это часть древнего Редута. Когда-то он полностью выступал из моря, и пять скал позади него, насколько я помню.

Она принесла еду на стол на подносе и составила с него миски и палочки.

– А разве большая часть Редута не была разрушена? – поинтересовался Уорд. – Вроде бы документальные голодрамы – это реставрация немногих уцелевших…

– Целые секции Редута остались невредимыми, – ответила Карин. – Автоматические люки закрылись и отсекли большую часть Редута. Мы очень тщательно ее реставрировали.

– Это впечатляет. – Киль кивнул, заново оценивая предположительную значимость Алэ. Моряне перестроили часть старого Редута для ее удобства, и она поживает себе в музее, явно иммунная к исторической ценности окружающих ее объектов и зданий. Раньше он никогда не встречался с морянами в привычной им среде, и теперь почел этот пробел в своем жизненном опыте слабостью. Киль заставил себя сбросить напряжение. Для умирающего здесь открываются определенные преимущества. Ему не надо решать, должна ли новая жизнь жить или умереть. И никаких молящих матерей и разъяренных отцов, сражающихся с ним за создания, неспособные получить «добро» от Комитета. Этот мир далек от островов.

Алэ прихлебывала свой чай. Его запах, отдающий мятой, внезапно пробудил у Киля голод. Он приступил к еде на островитянский манер, отделив для хозяйки равную порцию. Первый же кусочек рыбы убедил его в том, что перед ним вкуснейший рыбный суп, который он когда-либо едал. Это что, обычная для морян диета? Киль втихомолку ругнул свой недостаток опыта подводной жизни. Он заметил, что Алэ уже принялась за свою порцию исходящего паром супа, и в первый момент обиделся.

«Еще одно культурное различие», сообразил Уорд. Он подивился, как небольшая разница в правилах поведения за столом может требовать пояснений, чтобы избежать международного столкновения. Вопросы без ответов по-прежнему роились у него в голове. Возможно, следует испробовать более сложный подход – смесь морянской прямоты с островитянской уклончивостью.

– В этом жилище так приятно сухо, – начал он. – Но вы не нуждаетесь в обтираниях. И не мажете кожу маслом. Я всегда дивился, как вам удается выдержать наверху?

Алэ отвела от него взгляд и поднесла чашку к губам обеими руками.

«Прячется», подумал Уорд.

– Уорд, вы очень странный человек, – произнесла Карин, отняв чашку от губ. – Не этого вопроса я от вас ожидала.

– А которого вопроса вы ожидали?

– Предпочитаю обсудить мое отсутствие надобности в обтираниях. Видите ли, у нас есть жилища, акклиматизированные под условия жизни наверху. В таком я и воспитывалась. Я приспособлена под островитянские условия. И я очень легко приспосабливаюсь к здешней влажности – когда у меня возникает необходимость.